Всегда настороже. Партизанская хроника - [39]

— Это должно было следовать на Балканы, а ботинки, может, и еще дальше, на африканский фронт, — объяснял Целерин.

Тащить сейчас все на Вартовну не имело смысла — свитеры, носки и рукавицы понадобятся ребятам, только когда наступят холода. Поэтому решили сложить чемоданы у Эстержаков под лестницей.

Вскоре после этого Горнянчин неожиданно зашел к Эстержакам, и глазам его предстало такое зрелище: над раскрытым чемоданом склонилась Марта, сестра Эстержака, а у окна шурин Эстержака из Лутонины, Млечко и Мика Сурын примеряли свитеры.

Янек был в негодовании.

— Что же это такое! Вы тут делите, выбираете, а ребята на Вартовне зимой будут мерзнуть в своих лохмотьях? Да как вы смеете?

Они растерялись. Не ждали, что их застигнут за подобным занятием. Первой нашлась Марта.

— А ну-ка, Янко, примерь и ты, свитерок. Может, и тебе какой подойдет…

— Ну и будет же вам взбучка! Сейчас пойду к Матею, он вам покажет! — пригрозил Янек в ответ на слова Марты и, с трудом сдерживаясь, вышел из дома.

На верхнем конце деревни он встретил Эстержака, тот только что вышел из лавки.

— Славно стережешь ты партизанское добро, Эстержак, ничего не скажешь! — начал Янек без предисловий. — Твое семейство растаскивает партизанское имущество, Млечко и Сребреник тоже греют руки!

Горнянчин просто задыхался от злости. А Эстержак слушал и даже не пытался оправдываться.

— Ну а ты-то знал об этом? — допытывался у него Горнянчин.

— Я ничего не мог с ними сделать, Янек, — признался Эстержак.

Горнянчин быстро взбежал на Вартовну. Матея он нашел у Юращаков, тот сидел на лавке у печи и играл с маленьким Юркой, которого держал на коленях.

Янек с возмущением рассказал ему обо всем.

Но Матей был невозмутим. Он поставил Юрку на пол, слегка шлепнул его и отправил во двор.

— Брали вещи, говоришь? Ну и что? — добродушно сказал он. — Ведь брали-то свои люди.

Горнянчин оторопел. Он не верил своим ушам.

— Свои? Значит, и этот богатей Сребреник, Мика Сурын, тоже наш? И Млечко? И Марта? Ты не прав, командир. Вещи нужно перенести на Вартовну, пока не поздно, — сказал Горнянчин.

— Хорошо! — согласился Матей.

* * *

Сумрачный вечер. На склоне слышится журчание ручья. Партизаны опустились возле него на колени, чтобы умыться. Потом расселись на траве.

— Эх, — вздохнул Филек Зесече, — кишка кишке песню поет, да что толку!

— А ребята-то радуются, пировать собрались! — заметил Властик.

— Ничего, поедят впридумку да вприглядку, — вставил Ломигнат.

— Обед будет прямо панский. На закуску рыбьи ножки да заячьи крылышки, — захохотал Цыра Зподъяловчи.

Шутки немного развеселили их.

И лишь Буковяну, который устал от ходьбы больше других, было не до шуток:

— Да ну их, эти панские закуски! Был бы ломоть хлеба!

А дело было вот в чем. Лесник из липтальского заповедника нашел в лесу серну, убитую браконьером, и сообщил партизанам, чтобы они пришли и забрали ее. И вот они отправились туда с мешками, рассчитывая разделать тушу на месте и перенести мясо на Вартовну. Но начальство тем временем разнюхало про серну, и леснику пришлось отвезти ее во Всетин. Не солоно хлебавши, измученные и голодные, возвращались партизаны к Юращакам.

Между тем стемнело. Партизаны встали, чтобы перейти шоссе и подняться на Вартовну.

По ту сторону шоссе Ломигнат со смущенным видом свернул в сторону.

— Вы ступайте, ребята, а я заскочу к Горнянчиным, у меня там дело…

— Знаем мы эти дела, — ухмыльнулся Филек Зесече. — Фанушка!

— Знаешь, Лом, — крикнул ему вслед Буковян, — мой дед говаривал: если идешь на войну, помолись один раз, если отправляешься в море, помолись два раза, если задумал жениться, помолись трижды…

В последнее время Ломигнат жил в землянке. Немцы всюду его разыскивали. Фанушка теперь жила у Горнянчиных. Лом при каждом удобном случае старался забежать к ним.

В этот вечер он остался у Горнянчиных ужинать. Светлана поставила на стол большой горшок вареной картошки, а молока Лом мог пить сколько душе угодно. Но он даже не замечал, что ест-пьет, потому что видит одну только Фанушку.

Потолковали о том о сем, речь зашла о Мише — он все еще лежал на сеновале.

— Делаем, что можем, а улучшения нет, — удрученно вздыхала Светлана. — Надо бы доктора…

За разговорами хозяйка приготовила ужин для раненого.

— Давайте мы отнесем ему, — предложил Ломигнат.

Он взял у Светланы миску картошки с молоком и ухватил Фанушку за руку.

Когда они взобрались по лесенке и подняли дверцу сеновала, оттуда хлынул дурманящий запах свежего сена.

Ломигнат осторожно поставил миску с едой и помог Фанушке подняться наверх. Они сели на сено. Лом достал из-за пазухи увядший букетик.

— Посмотри, что меня охраняет, — сказал он с улыбкой, а голос у него прерывался. Сердце стучало как молот.

Это был «приворотный» букетик, который испокон веку девушка дарит парню, чтобы он вернулся с войны.

Фанушка прижалась лицом к его груди. Ломигнат не смог больше совладать с собой, он осторожно положил Фанушку на сено и лег рядом. Он не мог вымолвить ни слова, не мог вздохнуть — так сжало ему горло.

Фанушка крепко обнимала его и шептала горячие слова.

У стены, укрытый лохматой буркой, лежал Миша, тихо, как неживой. Он слышал шепот влюбленных и старался ни одним движением не выдать себя, чтобы не спугнуть их.