Все заняты - [8]

Шрифт
Интервал

Манеж слушала свою мать в пол-уха, очарованная блестящей рекой. На обратном пути Манеж напевает. Войдя в дом, она уже больше не может предвидеть будущее. Иногда потери приносят больше радости, чем приобретения. Теперь ее интересует прошлое, тот момент прошлого, который похож на поцелуи, звезду и цветок жимолости. Ее мать права. Угадывать то, что случилось в прошлом - это не колдовство. Угадывать то, что случилось в прошлом, намного труднее и увлекательнее. Манеж просит у мамы цветные карандаши и белую бумагу, много белых листов, как можно больше белых листов. Она рисует чудеса за горой. Равнину, извивающуюся змейкой реку, драгоценных как алмазы рыб и гиганта, сидящего у воды. Она рисует, рисует, рисует.

Все заняты. Все, везде, всегда заняты - каждый чем-нибудь одним. Месье Люсьеи поглощен мыслями о своей жене. Месье Гомез одержим заботой о матери. Мадам Карл думает только о своей карьере. Нельзя делать два дела одновременно. Жаль, но это так. В любом мозгу - и в самом глупом, и в самом умном, - если только его

развернуть, в самой глубине вы найдете тщательно спрятанную, подобную ядру, излучающему яркий свет и затмевающему вес остальное, одну-единственную заботу; одно-единственное имя, одну-единственную мысль. В мозгу Манеж, в ее голове, в ее сердце, в ее никогда не закрывающихся глазах отныне поселился рыболов с удочкой. Она пытается найти его в красоте мира. Она рисует эту красоту, чтобы отыскать в ней черты своего отца. История взаимоотношений маленьких девочек и их отцов - это навязчивая история. А истории отношений маленьких мальчиков и их матерей - еще сложнее. Это досадно, это достойно сожаления, это немного странно, но это так Все, везде, всегда заняты - и только чем-нибудь одним.

*** *** *** *** *** *** ***

Рембрандт. Я не согласен.

Ван Гог. Ты не согласен с чем?

Рембрандт. С названием этой книги: "Все заняты". Вообще-то, не очень удачное название. Я бы предпочел: "Ариана", или еще лучше: "Рембрандт".

Ван Гог. О чем ты говоришь?

Рембрандт. Об одной книге, где много очень интересных персонажей, за исключением одного кенара.

Ван Гог. Спасибо за аллюзию. Я не читал этой книги, но согласен с этой фразой: "Все заняты".

Рембрандт. А можно полюбопытствовать, чем ты занимаешься в данный момент?

Ван Гог. Я беру свет и превращаю его в песню.

Рембрандт. Я вижу. Это занятие поглощает все твое время. Я полагаю, у тебя ни минуты на себя не остается.

Ван Гог. Я только и делаю, что пою. Еще я слушаю разговор липы с ветром. Глупый смех листьев в легком дуновении вечернего ветерка хорошо помогает от меланхолии.

Рембрандт. У меня найдутся занятия получше, чем слушать болтовню какой-то липы, разбитой ревматизмом.

Ван Гог. Ах да, я забыл, - месье занимается самообразованием. Месье читает Терезу Далида.

Рембрандт. Я тебе уже говорил, ее зовут д'Ави-ла, а не Далида. Она святая, а не певица.

Ван Гог. И что же эта святая тебе поет?

Рембрандт. Она говорит о Боге, о доброте и об ожидании.

Ван Гог. Ветер и липа беседуют о тех же вещах, представь себе.

Рембрандт. Я и не знал, что липа до такой степени образованна.

Ван Гог. А кто тебе сказал, что надо быть образованным, чтобы рассуждать о Боге?

Рембрандт. В любом случае, я внутренне развиваюсь. Я не теряю времени, качаясь на трапеции и распевая дешевые песенки.

Ван Гог. Но я тоже читаю, и может быть, побольше, чем ты. Я читаю небесный свет. Это самая глубокая книга из всех существующих, в ней даже страницы переворачиваю не я.

Рембрандт. Ты смотришь, слушаешь и поешь. И это все?

Ван Гог. Да, это все. А ты ищешь в книгах то, чего в них нет. Вот видишь, - все в мире заняты.

* * *

Ариана вновь влюблена. Нет занятия более важного. Любовь занимает все ее мысли и поглощает Ариану целиком. Любовь для мысли - как конец каникул. О чем бы Ариана ни думала, все касается ее новой любви. Поэтому она не следит за Манеж, а та совсем не жалуется, да ей и не на что жаловаться: временное отдаление матери - счастье для ребенка, шанс открыть для себя - и только для себя - что-нибудь новое. Она рисует, рисует, рисует.

Ариана влюблена в сантехника. Нет. Эта фраза идиотская: никто не может быть сантехником, даже сантехник. Люди не могут быть теми, кем они становятся, чтобы заработать себе на жизнь. Итак, продолжим: Ариана влюблена в человека, который воплощает собой радость. Он ремонтирует умывальники и поет при этом арии из "Дон Жуана" Моцарта. Даритель радости, покоритель сердец. Он немного моложе ее. Впервые Ариана встретилась с ним у месье Лю-сьена, чей дом она продолжает убирать. Она открывает ему дверь и тотчас влюбляется. Ему двадцать пять-двадцать шесть лет. У него светлые волосы и небольшие усы. Ариане никогда не нравились усы, но что поделаешь, любовь не выбирают, она околдовывает вас: появляется некто - вы в него влюбляетесь и растворяетесь в этой любви. Это не рыболов с удочкой, это сантехник, то есть не сантехник, а просто кто-нибудь, на кого вы смотрите, и этот взгляд вас мгновенно соединяет, - вы попались. Все мысли Арианы, блуждавшие по миру, все осколки ее сердца, порхавшие тут и там, - сосредоточились на одном-единственном лице, том самом лице, на одном-единственном теле, том самом теле. Любовь - это война и отдых, наука и ремесло. Любовь - это все и одновременно ничто. Невинность и коварство, коварная невинность. Появиться и исчезнуть.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.