Всё возможное: Как врачи спасают наши жизни - [75]

Истинный успех в медицине дается нелегко. Он требует воли, внимания к деталям и творческого подхода. Но урок, который я извлек в Индии, заключался в том, что это возможно где угодно и достичь успеха может кто угодно. Думаю, что в мире мало мест с более сложными условиями. И тем не менее там можно встретить удивительные достижения. И я заметил, что каждое из них начиналось предельно просто: с готовности распознать проблемы и твердого намерения их решить.

Поиск значимых решений – неизбежно медленный и трудный процесс. И все же я видел: работать лучше можно. Это не требует гениальности. Необходимо усердие. Нужна четкая нравственная позиция. Нужна изобретательность. И самое главное – готовность пробовать.

В переполненном хирургическом отделении в Нандеде я видел годовалого мальчика, которого привезли родители. На их тревожных лицах было то выражение страха, беспомощности и страстной надежды, которое я часто встречал в бедных, переполненных больницах. Ребенок лежал у мамы на руках подозрительно тихо, глаза его были открыты, но он смотрел без интереса и ни на что не реагировал. Его дыхание было ровным и незатрудненным, но неестественно быстрым, как если бы насос внутри него был настроен на неправильную скорость. Мать описала неоднократные приступы пугающе сильной рвоты – содержимое его желудка могло перелетать через стол. Врач педиатрического отделения отметил, что голова ребенка увеличена, ее окружность явно непропорциональна его маленькому тельцу, и поставил предварительный диагноз, который подтверждался рентгеновским снимком черепа: у мальчика тяжелая гидроцефалия – врожденное заболевание, при котором прекращается нормальный отток жидкости из мозга. Мозговая жидкость медленно накапливается, и постепенно от ее давления не только увеличивается череп, но и сжимается мозг. Если не сделать операцию, обеспечивающую отток жидкости из головного мозга и черепа, повреждение головного мозга усугубится, за непрерывной рвотой могут последовать потеря зрения, сонливость, кома и, наконец, смерть. Но после успешно проведенной операции ребенок может жить совершенно нормально. Поэтому педиатры отправили ребенка с родителями в хирургическое отделение.

Однако в хирургическом отделении не было нейрохирурга. Не было и оборудования, которое понадобилось бы нейрохирургу, – ни дрели для просверливания отверстия в черепе, ни шунтирующего устройства со стерильной трубкой одностороннего действия для отвода жидкости из головного мозга под кожей и вниз в брюшную полость. Но хирурги не хотели допустить смерти ребенка. Они рассказали отцу, какое устройство нужно его сыну, и он сумел найти копию одного из них на местном рынке за 1500 рупий (около 30 долларов). Оно было неидеальным – трубка была слишком длинной и нестерильной. Но доктор Джамдейд, заведующий хирургическим отделением, согласился взять этого больного.

Ребенка доставили в операционную на следующий день, мой последний день в Нандеде, и я наблюдал за работой хирургической бригады. Трубку обрезали до нужного размера и поместили в паровой автоклав. Анестезиолог усыпил мальчика инъекцией кетамина, дешевого и эффективного анестетика. Медсестра сбрила волосы с правой стороны головы бритвой и обработала кожу от головы до бедер йодом. Хирург-ординатор обложил операционное поле стерильными пеленками. На маленьком подносе под единственным операционным светильником медсестра выложила в ряд хирургические инструменты – серебристые, блестящие и, как мне показалось, совершенно не соответствующие задаче. С тем, что было у Джамдейда в распоряжении, я смог бы зашить только небольшую рваную рану. Но он взял скальпель и сделал разрез длиной примерно два с половиной сантиметра через кожу и тонкую мышцу в двух с половиной сантиметрах над ухом мальчика. Он взял кровоостанавливающий зажим – простой металлический зажим в форме ножниц, которым хирурги обычно пережимают небольшие кровеносные сосуды или захватывают нитку, и начал медленно вкручивать его острый кончик в обнажившийся белый череп ребенка.

Сначала ничего не происходило. Кончик постоянно соскальзывал с твердой поверхности кости. Но все же он нащупал точку опоры, и в течение следующих 15 минут хирург кропотливо вкручивал острие в череп, пока в нем не появилась крошечная дырочка. Он продолжал растачивать это отверстие, следя за тем, чтобы инструмент не соскользнул и не проткнул открывшийся теперь мозг. Когда отверстие стало достаточно большим, он просунул конец трубки в пространство между мозгом и черепом. Взяв другой конец трубки, он завел его под кожу на шее и на груди, направив вниз, к брюшной полости. Однако перед тем, как ввести трубку в открытое пространство брюшной полости, он остановился на мгновение, чтобы понаблюдать за потоком жидкости, вытекающей из мозга по новому каналу. Она была прозрачной и чудесной, как вода. Как совершенство. Он не сдался. И в результате по крайней мере этот ребенок будет жить.

Послесловие. Как стать положительным отклонением

В октябре 2003 года, вернувшись из Индии в Бостон, я официально начал свою карьеру хирурга общего профиля и хирурга-эндокринолога. По понедельникам я принимал пациентов в хирургическом отделении на четвертом этаже своей больницы. По вторникам и иногда по выходным отвечал на экстренные вызовы. По средам принимал пациентов в амбулаторном отделении через дорогу от бейсбольного стадиона «Фенуэй Парк». По четвергам и пятницам я оперировал. Жизнь моя стала упорядоченной, чем я был весьма доволен. Тем не менее было и много такого, к чему я оказался не готов, в частности к тому, какая все-таки маленькая роль отведена нам в мире. Большинство из нас, как правило, далеки от планирования «подчищающей» вакцинации от полиомиелита для 4,2 миллиона детей на юге Индии или изобретения новых способов спасения жизней солдат на фронтах. Наша миссия гораздо скромнее. В понедельник днем в клинике мне нужно подумать о миссис Х и ее камнях в желчном пузыре; о мистере Y и его болезненной грыже; о мисс Z и уплотнении в ее молочной железе. Медицина – это розничный бизнес. Мы можем заниматься только одним человеком за раз.