Все волки Канорры - [7]

* * *

Рыцарь в золотистом плаще, с золотистым плюмажем на шлеме отважно скакал вперед. После того, как вчерашним утром он покинул гостеприимный и хлебосольный кров трактира «Меч и колбаса», ему еще никто не встретился в пути — ни ограбленные странствующие торговцы, ни дева, кокетливо избегающая людоеда, ни крестьяне, изнемогающие под гнетом барона-вампира, ни циклоп, ищущий спасения от матримониальных притязаний романтичного извращенца. Лучше всего, конечно, было бы отыскать страдальца, одержимого бесом, или бедолагу, которого преследуют жестокие привидения, потому что рыцарь как раз специализировался на изгнании бесов и истреблении призраков. Пустынная дорога не обещала никаких свершений, но всадник не терял надежды.

Он принадлежал к Ордену Рыцарей Тотиса и свято верил, что мир ежечасно нуждается в его помощи и защите, даже если не всегда об этом догадывается. На худой конец, он согласился бы на поединок с каким-нибудь другим странствующим рыцарем, желательно, конечно, приспешником зла, адептом темного ордена, но в окрестностях четырех королевств не было ни одного официально зарегистрированного ордена, поклоняющегося силам Тьмы, так что воину Тотиса оставалось полагаться на удачу. Впрочем, опыт подсказывал, что не стоит опускать руки — рано или поздно подвернется кто-нибудь, кому можно будет сказать «Тебя-то приятель мне и нужно!».

Правда, иногда среди странствующих рыцарей попадались жуткие зануды, которым, вынь да положь, требовалось знать, почему он хочет спасти мир именно от них. Один такой довел его до нервного срыва — битых два часа уворачивался от клинка и перечислял пункты анкеты, согласно которой он решал, принимать вызов или отклонить его в связи с несоответствием. Так что рыцарь Тотиса — его звали Гугиус Хартдор —категорически предпочитал бесов, вампиров и призраков, которые никогда глупых вопросов не задавали, а сразу с диким воем или там жутким рычанием — на выбор — бросались в бой, радуя противника редким совпадением вкусов и взглядов.

Вот почему он был приятно удивлен, когда замаячивший на горизонте всадник с энтузиазмом пришпорил коня и поскакал ему наперерез, совершая заманчивые угрожающие движения длинным копьем. Рыцарь Тотиса выразил встречную радость и устремился к единомышленнику, чтобы не заставлять того томиться напрасным ожиданием. Однако, когда они сблизились настолько, что можно было рассмотреть черты лица вероятного противника, Хартдор от удивления даже немного придержал скакуна. Он наверняка знал воина, стремительно несущегося в атаку, но никак не мог сообразить откуда.

Гугиус редко поднимал забрало, еще реже смотрелся в зеркало, поэтому не сразу вспомнил, где он видел это симпатичное круглое лицо с надбровными дугами огра, носом-брюквой, свирепо выпяченной нижней челюстью и короткими светлыми поросячьими ресницами.

— Защищайся, Гугиус Хартдор! — весело закричал всадник, нацеливая копье в серебряного орла на фоне золотого круга — герб Ордена Тотиса, и Гугиус обиделся. Это была его коронная фраза, и это он и никто другой издавал этот самый лихой боевой клич перед тем, как сильнее пришпорить коня.

В Ордене Хартодора ценили именно за исполнительность и преданность, потому что размышлять он не любил даже на досуге, которого у него почти не оставалось за истреблением нежити и странствующих рыцарей. Возможно, более рассудительный его собрат предпочел бы избежать этого странного поединка; еще более проницательный и разумный рыцарь не постеснялся бы спастись бегством от незнакомца, похожего на него как две капли воды; но Гугиусу было известно лишь одно направление — вперед. Туда он и последовал.

Кони — каурый и гнедой — неслись навстречу друг другу, вздымая облака желтой пыли, копья с флажками, хлопающими на ветру, стальными жалами искали жертву, плащи развевались, глаза сверкали, топот копыт барабанной дробью отдавался в ушах. Наконец всадники сблизились на расстояние удара, головы их скакунов пронеслись мимо друг друга, и от столкновения щитов и копий рыцарей отделял волосок, когда все закончилось. Ни треска ломающегося дерева, ни скрежета металла, ни криков, ни того особенного грохота, который непременно издает закованное в железо тело, рухнувшее на землю. Ничего. Единственный всадник остался стоять на всклокоченной дымящейся пылью дороге, криво ухмыляясь каким-то своим тайным мыслям, и только бока его коня еще ходили ходуном после безумного галопа.

— Ну, что же, — произнес он внезапно в полный голос. — Ты был еще более пустым человеком, чем казался, Гугиус Хартдор. И я тебе за это благодарен. Поторопимся же в наш славный замок. Мне не терпится узнать, что нынче на душе у великого командора.

* * *

Делай, что можешь, с тем, что имеешь, там, где ты есть

Теодор Рузвельт

В кабинете графа да Унара третий день разыгрывалась настоящая человеческая драма.

После оглушительной победы при Липолесье, а также просочившихся в прессу неясных слухах о невероятных метаморфозах кассарийского некроманта, испугавших, якобы, и видавшего виды главу адского воинства, авторитет Зелга взлетел до небес. А поскольку только ленивый не писал экономические и политические обзоры, в которых речь шла о трогательной братской любви и взаимопонимании, царящем между двумя венценосными кузенами, то Юлейн Благодушный тоже поимел свою порцию радости с этого пирога. Мудрый народ Тиронги прикинул, что да как, и временно присмирел. Ибо одно дело бузить понемногу, портя нервы обычной государственной службе правопорядка, и совсем другое — совершать преступления под недреманным оком главного бурмасингера, который водит дружбу с демонами, вампирами и кассарийскими оборотнями. То есть умыкнешь чего-нибудь на пару пульцигрошей, а на тебя тут же спустят свору пучеглазых бестий, затем отдадут на растерзание троглодитам и минотаврам или хуже того — огромному мохнатому пауку и его дяде-убийце. А еще говорили, что одного особого зарвавшегося маньяка лично навестил герцогский врач-садист в компании двух таксидермистов, и теперь отлично сработанное чучело этого душегуба украшает пиршественную залу кассарийского некроманта, таращась на происходящие там кровавые оргии и дикие бесчинства бессмысленными стеклянными глазами. А вот одного насильника вообще отдали на перевоспитание амазонкам, а те как вошли во вкус — и когда от бедняги почти ничего не осталось, случилось худшее: им занялась дева-минотавр, так что он и просился уже назад к амазонкам, бедолага, просился, и в пыточную камеру даже напрашивался, но все тщетно. Словом, с насилием в Тиронге и особенно в Були-Толли сейчас разумнее не высовываться. Подождать до лучших времен.