Все волки Канорры - [19]

Десять лет назад, хмурым апрельским утром — ему тогда исполнилось двадцать восемь — Килгаллен услышал от лорда-канцлера «Король умер! Да здравствует король!». Его отец процарствовал неполных двадцать лет, и его правление нельзя было назвать чересчур удачным или благополучным. Он начал три войны, и три проиграл. До последнего дня он верил, что эти катастрофические поражения — злонамеренный выверт судьбы, и повернись фортуна к нему лицом, он стал бы триумфатором. Гриомский монарх страшно удивился бы, если бы кто-то намекнул ему, что в поражении есть немалая толика его собственной вины. Король Алмерик принадлежал к породе людей действия и довольно редко задумывался о дне грядущем. Он полагал, что каждый имеет право на ошибку, и забывал, что каждый также имеет право на последствия этих ошибок. Так что вместе с печалью по ушедшему родителю Килгаллен ощутил и некоторое облегчение, ибо он собирался править своей страной совершенно иначе.

Многие готовы скорее умереть, чем подумать. Собственно говоря, так оно чаще всего и бывает.

Бертран Рассел

Гахагуны славились своим долголетием, поэтому молодой король Гриома не поверил своему счастью, когда в скором времени Нумилий Кровавый последовал в вечность за старинным врагом. Более опрометчивый монарх кинулся бы тут же исполнять свою давнюю мечту, но Килгаллен мудро рассудил, что армия Тиронги сильна по-прежнему, как по-прежнему полна ее казна, а недавняя смерть победоносного короля только воодушевит войска, не пожелающие посрамить его память. В этой ситуации характер и таланты нового владыки не будут иметь принципиального значения. В конце концов, у него есть Ангус да Галармон.

Несколько лет Килгаллен ждал, наблюдал и присматривался. То, что он видел, его, скорее, радовало. Юлейн, довольно скоро получивший прозвище Благодушный, вполне его оправдывал. Единственные сражения, которые он вел, были семейными, и никакой баталии, страшнее скандала с женой, не представлял. В отличие от неугомонного отца, он не стремился покорить сопредельные страны, довольствуясь нынешним положением дел. Наместники, до дрожи в коленях боявшиеся Нумилия Кровавого, заметно расслабились всего за несколько лет правления его сына и стали больше заботиться не о благе королевства, а о собственном благополучии; их старания сделались не столь усердными, а, значит, и доходы с провинций существенно снизились. И хотя главный казначей Тиронги явно преувеличивал плачевное состояние государственной казны, но в ближайшем будущем его скорбные прогнозы вполне могли стать свершившимся фактом. Читая отчеты послов при дворе Юлейна и донесения многочисленных шпионов, которыми он наводнил Булли-Толли, Юкоку, Юмамур, Шэнн, Кисякисы и другие города Тиронги, Килгаллен понимал, что в самом скором времени сможет осуществить все свои замыслы. Его собственная армия была сильна как никогда прежде, торговля процветала, страна богатела.

В последние годы он предусмотрительно сдружился с князем Люфгорном Торентусом — братом жены тиронгийского монарха. У Люфгорна было несколько замечательных качеств, которые король Гриома ценил особенно высоко — и в первую очередь, чудесное стратегически неоценимое княжество с отменно укрепленной столицей на северо-западной границе Тиронги, откуда было рукой подать до Булли-Толли. Князь был не в восторге от своего венценосного родственника, мечтал поживиться его богатствами и расширить свои владения за счет земель Гахагунов, и неоднократно намекал Килгаллену, что тот может всецело рассчитывать на его лояльность и, более того, дружескую поддержку, если когда-нибудь решит атаковать Тиронгу. Еще весной Трехглазый строил планы на стремительную военную кампанию, а после ее завершения предполагал выгодно жениться на наследнице аздакского престола, в руке которой в нынешней ситуации ему бы наверняка отказали. И вдруг с возвращением Зелга да Кассара все изменилось.

Вначале гриомский владыка даже обрадовался, полагая, что внутренняя распря измотает Тиронгу, и она станет более легкой добычей. Но кузены внезапно помирились, подружились и, если верить шпионам, души друг в друге не чаяли. А тут еще репутация Зелга как пацифиста и наивного студента очень быстро сменилась на репутацию победителя Галеаса Генсена и Князя Тьмы, что, согласитесь, в корне меняет дело. Слава Такангора Топотана гремела по всему Ламарху, и многочисленные репортеры, военные обозреватели, а также министры, генералы, аналитики и историки единодушно сулили ему великое будущее, сами не ведая того, терзая короля Гриома, у которого не было в запасе такого же замечательного военачальника. После битвы при Липолесье, упрочившей могущество кассарийских некромантов, Килгаллен мрачнел с каждым днем, с каждым тайным посланием и с каждой газетной статьей, уже не надеясь на лучшее.

Секретная депеша от короля Тифантии Ройгенона Стреловержца вернула его жизни утраченный было смысл и перспективы на будущее.

* * *

Жизнь предлагает художественные детали в загадочном обилии

П. Вайль, А. Генис

Такангор вышел из западных ворот замка в три часа пополудни, потому что именно тогда в Кассарии официально наступила осень. Он это сразу понял, когда стал причесываться после обеда. На гребенке остался внушительный клок рыжей шерсти. Такангор бросил внимательный взгляд в открытое окно. Голубая занавеска трепетала под легким дуновением юго-западного ветерка. По подоконнику шарили длинные солнечные лучи, но уже не горячие, как рагу из печи, а теплые, как остывающие пончики. Роща на другом берегу озера сверкала и переливалась, словно золотые рупезы в герцогской сокровищнице, что многое говорило о первозданной мощи и красоте природы, потому что каждая из бесчисленных рупез в сундуках кассарийца была начищена и надраена специальными домовыми-казначеями, а листья на деревьях блестели с не меньшей яркостью исключительно собственными силами. Неправдоподобно чистое лазурное небо отражалось в глади озера, и белые облака ленивыми пухлыми рыбинами скользили в прозрачной воде. Выскочила из ветвей белка с внушительным орехом в зубах, метнулась рыжей тенью вверх по стволу и снова слилась с еще пышной медной листвой.