Все сошли с ума - [18]

— В собственном соку! — причмокнул толстыми губами Михаил Анатольевич. — Вот и мы с тобой в собственном соку варимся, а, Валентина?

— Пришла сегодня на работу пораньше, хотела поразмышлять в тишине, так нет же, разве Михал Анатолич даст…

— Давай, давай, подсаживайся. Щас твою меланхолию как рукой снимет, можешь уж мне поверить. Да ты не бойся, у меня «Уинтафреш» есть, термоядерная!

Мещеряков лихо вскрыл консервную банку и разлил водку по рюмкам.

— Неплохо ты, Миша, устроился… — усмехнулась Валандра, усаживаясь за стол.

— Сам о себе не позаботишься… Ну, хватит демагогию разводить, — он поднял рюмку.

Вершинина взяла свою.

— Это из запасов Тамары Петровны? — осторожно постучав по хрустальному стопарику, поддела она шефа.

— Фу-ты, Валентина! В такой знаменательный миг, ты, понимаешь… Ну ее к лешему, Тамару Петровну! Устроила мне сегодня истерику…

— А что такое?

— Да я Ладу ее не выгулял, ну она в переднем углу и наложила прямо на ковер, ха-ха! — Из глаз Мещерякова брызнули слезы. — Ну, — выдохнул он, — за тебя! Хоть ты иногда строптивость свою проявляешь, а че греха таить, люблю я тебя!

Мещеряков одним махом опрокинул содержимое рюмки в рот. Крякнув от удовольствия, он впился своими губами-лепешками в сочную помидорину. Сок заструился у него по подбородку.

— А ты че рот полощешь? Выпей и дело с концом!

Вершинина осушила рюмку и взяла кусочек ветчины.

— Эх, хороша «смирновка», мягкая, как женские ягодицы! — попробовал сострить Мещеряков.

Вершинина рассмеялась.

— Ты, Миш, поэт!

— Ты лучше мне скажи, — резко сменил тему разговора Михаил Анатольевич, — что делать собираешься?

— Рыбакову искать.

— А конкретнее? Сегодня, например? — Мещеряков снова наполнил рюмки.

— В агентство поеду сама, а если что с работой и друзьями-знакомыми Рыбаковой прояснится, Толкушкина с Колей Антоновым пошлю. На обратном пути к Алискеру заскочу и в школу наведаюсь.

— Горячий график! А я-то думаю-гадаю: куда ты так расфуфырилась, а ты, оказывается, в агентство модельное собралась. Хороша ты мать, хороша, — Мещеряков удовлетворенно посмотрел на Валандру. Ну, давай еще по одной?

Глава пятая

Вершинина спустилась со второго этажа и по дороге в свой кабинет заглянула в дежурку. Маркелов с Антоновым собирались домой, Болдырев сидел с газетой на дерматиновом диване.

— Вадик, — Вершинина подошла к Маркелову, — что там с машиной, вообще, с этой аварией?

— «ЗИЛ», который врезался в «Ниву» Алискера, числится в угоне со вчерашнего утра. Водитель вышел набрать воды у колонки, повернулся, а машина тю-тю. Столкновение, скорее всего не случайное, тормозного пути у «ЗИЛа» нет совсем, хотя тормоза в порядке.

— Отпечатки пальцев в кабине сняли?

— После моей настойчивой просьбы.

— Ладно, «Нива» пока пусть стоит во дворе, будет время — оттащите ее на станцию.

— Может, прям сейчас отбуксируем? — Вадим посмотрел на Шурика.

— Не надо, — остановила его Валандра, — успеете еще. Сегодня отдыхайте. И будьте осторожны! Мы, кажется, потревожили осиное гнездо, — она посмотрела на свои часы, — появятся Валентиныч с Колей — сразу ко мне.

— Понятно.

Она вышла из дежурки и нос к носу столкнулась с Валентинычем.

— Ага, на ловца и зверь, — она кивнула в ответ на его «здрасьте», — давай ко мне.

Они прошли в ее кабинет и сели в креслах у маленького столика.

— Показывай, Валентиныч.

Ганке открыл свой дипломат и, вынув лежащий сверху целлофановый пакет, высыпал его содержимое на стол. Вершинина начала перебирать фотографии, и тут брови ее удивленно поползли вверх.

— Елки-палки, это же та девица, которая к Виктору пристала на рынке.

С цветной фотографии на нее смотрела голубоглазая скуластая девица с тонкими округлыми бровями, прямым носом, четко очерченными плотно сжатыми губами. Пронзительный взгляд, линия губ, впалые щеки и тяжелый подбородок придавали ее лицу непокорно-упрямое выражение. Рыжие волосы крупными блестящими прядями падали ей на плечи.

— Где пристала? — не понял Валентиныч.

— Потом объясню, — отмахнулась Вершинина и стала перебирать содержимое пакета дальше.

На другой фотографии Рыбакова стояла в обнимку с высокой стройной брюнеткой в коротеньком темно-синем сарафане стрейч с нашитыми красными розочками и в темно-красных босоножках на высоком каблуке. Вершинина перевернула фото обратной стороной и прочла надпись сделанную черной шариковой ручкой: «Оля + Маша. Семнадцатое июля, девяносто восьмого года».

Снова перевернув фотографию, Вершинина еще некоторое время смотрела на обнявшуюся парочку. Лицо Олиной подруги притягивало к себе взгляд. Оно не было слащаво-красивым, но покоряло неуловимым шармом, выражавшимся в контрасте распахнутых светло-карих глаз инженю и решительной линией волевого рта.

— Хороша, ничего не скажешь, — она взяла со стола оставшиеся несколько фотографий.

На них на всех непременно присутствовала Рыбакова. На одной Ольга была запечатлена в большой компании за праздничным столом. Там же была и Мария, на плече которой лежала рука улыбающегося худощавого шатена с модной стрижкой. Все были явно подшофе и весело улыбались. Еще один парень с длинными русыми волосами уронил голову на плечо своей соседки. На оборотной стороне фотографии Вершинина прочитала: «Машин день рождения. Август, девяносто восьмого года.»