Все реально - [16]

Кто же наедается с видений? Разве на таком прожить можно? С куском масла на куске хлеба он повернулся к столу. За столом сидел невысокий толстый офицер. Тоже весь в черном. Он молча рассматривал старика через очки в золотой оправе. В стеклах очков его глаза казались большими, черными, как его форма. Главное, не обращать внимания. Не хватало еще начать здороваться или разговаривать с собственным стариковским бредом. Старость, старость… Вот и отец, помнится, все ругался с кем-то, видимым только ему, рвался куда-то перед смертью. А не надо было ругаться.

Они же его не трогают. Нет их никого. Просто нет их. И звуков никаких нет. И запахов. Потому что, откуда бы ему знать, как пахнет настоящая пороховая гарь? Опять по книжкам, да по фильмам? Нет.

Ничего нет. Он один. Старик налил в кружку кипятка, сыпанул туда же пригоршню заварки.

А вот сахара-то и нет. Совсем нет сахара. Придется так. Но главное — кипяток. Осторожно переступая валенками, стараясь не смотреть по сторонам, он проследовал обратно к своей двери. Дверь в комнату оказалась открытой настежь. Забыл закрыть? Вот уже и внутренняя самодисциплина всякая пропала. Надо же делать всегда так, чтобы помнить, что сделано: закрывать за собой двери, выключать свет, смывать воду… И вовсе не смешно. Еще не хватает до такого дожить, чтобы воду за собой смывать забывать. Тьфу! Старик зашел в комнату, прошелестел валенками к креслу, поставил на столик справа кружку, положил бутерброд. Теперь — закрыть дверь.

— Дверь не закрывай! — раздалось от окна. Вот только внимания не надо обращать. Мало ли, что слышится и что видится. Он опять двинулся к двери.

— Слышь, ты, старый! Я же сказал — дверь не закрывай! Говорят, если человеку снятся кошмары — это просто у него что-то в организме не так. Это, наверное, какая-то болезнь уже точит его, но еще не больно, не заметно. А мозг уже выдает предупреждение. Вот этими самыми кошмарами. А если такие кошмары наяву? Наверное, это тоже говорит о здоровье. Вот подсказывает мозг, что нельзя закрывать дверь. Почему? Может быть, потому что будет душно? Может, мозгу просто не хватает кислорода? Старик вернулся к креслу, закутался в плед, не вынимая ног из валенок. Все-таки с открытой дверью сквозит сильнее. С кухни опять раздался грохот длинной пулеметной очереди. А от окна отозвалось, как эхом. Два хлестких выстрела и ругань вполголоса. Старик взял кружку, подул на нее, отхлебнул. Горячий крепкий чай пробежал в желудок, грея пищевод и поднимая тонус. Теперь — бутерброд.

— Нет, ты видишь, какие суки, а? Они уже по жилью стреляют! — у окна пошевелилась тень. На миг показалось, что это снайпер в маскхалате, делающем его большим, бесформенным пятном на фоне светлых обоев. Шторы остались задернутыми — старик сам закрыл все щели с вечера. А этот, наверное, просто разбил стекло и выставил ствол на улицу. Это он неправильно делает. На самом деле настоящие снайперы стреляют не с подоконника, а из глубины комнаты = старик что-то такое читал в детстве. Хотя… Что тут объяснять собственным кошмарам? Главное — все опять затихло. Замерло. Притаилось. Бутерброд и горячий чай. Вот — реальность. Все остальное — кошмар. Просто выдумка воспаленного старого отмирающего мозга. Но мы еще поживем, поживем…

— Мы еще поживем, старый! Мы продержимся! — раздалось от окна. Главное, не отвечать вслух. Это просто собственные мысли. Просто мысли.

Синдром хронической усталости

Подвал — не лучшее место для встреч и переговоров. Отсутствие окон и дополнительных входов и выходов. Даже в простой квартире есть окна и есть балкон. А в старых — есть еще черный ход. В некоторых есть возможность подняться или спуститься по аварийной пожарной лестнице. А подвал — он и есть подвал. Никакой помощи тут не дождешься, если что.

— Постой лучше там, капитан! Я точно не знаю, как эта штука передается, так что ты лучше постой там, в уголке, — он не махнул правой рукой, в которой пистолет, а показал левой. Пистолет, нацеленный точно в живот, даже не сдвинулся с линии прицела. Умелец, стрелок — видно сразу. Некоторые, если их разговорить, раззадорить, начинают обеими руками жестикулировать, тут бы его и брать. Этот же как будто на постоянном взводе. Не шагнешь, не тронешься с места.

— Садись там на стул, капитан. Да не дергай, не дергай. Я его к стене прибил. Специально, чтобы умники не пытались всякие свои специальные приемчики показывать. Ну, чего пришел? Переговорщик? Так давай, переговаривай, значит. Убеждай и так далее. Из сидячего положения не рванешься вверх и в сторону. Или вперед и вниз, в колени. Стоя было бы даже лучше. Но тут не поспоришь. Сам сюда влез, сам теперь и вылезай, как сумеешь. И ждать легкую кавалерию в конце фильма не приходится. Это тебе не кино. Тут жизнь.

Или смерть.

— Это у тебя девять миллиметров? — спокойно спросил капитан Воронин. — Надежная машинка. Только патронов в магазине маловато. На такое некоторые могли бы задрать ствол кверху, показывая удлиненный спецмагазин. А этот даже не шелохнулся.

— Нормально. На тебя хватит. Даже с избытком.

— На меня — да. А потом? Все равно придется сдаваться. А не сдашься, так погибнешь. Не бывает преступлений без наказаний.