Все продается - [8]

Две стены комнаты, выходившие на юго-запад и юго-восток, были сплошь из толстого стекла. С высоты двадцатого этажа было хорошо видно не только лондонский Сити, но и низкие холмы за Апминстером на востоке, иглу «Кристал-пэлас» на юге и высокие дома-башни Мидлсекса на западе. На двух других стенах не было ничего, кроме обязательных часов, показывающих время в Токио, Франкфурте, Лондоне и Нью-Йорке, и большой белой доски, на которой синим мелом были нацарапаны результаты сделки, совершенной месяцы назад.

В операционной комнате было восемь рабочих мест. Каждое оборудовано обычными атрибутами, необходимыми для перемещения денег по всему свету: экранами агентств «Рейтер» и «Телерейт», которые дают самую свежую информацию о курсах и рынках, сообщают все биржевые новости; персональным компьютером для анализа портфелей и истории изменения курсов; сложной системой телефонной связи с пультом примерно на десяток линий, которые обращали на себя внимание не звонком, а мигающей лампочкой; огромными корзинами для мусора, куда отправлялась большая часть бумаг из двухфутовой стопки, которые мы ежедневно получали по почте.

Один из столов, в те дни пустовавший, был больше других, чуть менее захламлен и стоял немного в стороне. Это был командный пункт, с которого Хамилтон руководил всеми нами и разрабатывал стратегию новых побед на рынке ценных бумаг. Достаточно близко, чтобы быть в курсе всех дел, достаточно далеко, чтобы контроль не казался слишком навязчивым.

Этим утром я появился на работе позже всех, в пять минут девятого, полагая, что имею на это полное право. Сегодня в операционной комнате было больше людей, чем вчера. Роб вернулся из отпуска, а Гордон – с семинара. Оба говорили по телефону, и Роб уже почти сорвался на крик; значит, его успели чем-то растревожить. Джефф сидел у своего компьютера в той же позе, что и вчера, словно не выходил.

– Доброе утро, – поздоровался я на ходу и услышал в ответ нечленораздельное мычание.

Я прошел к своему рабочему месту и нажал с десяток кнопок над столом и под ним. Тем временем со мной поздоровалась Дебби:

– Доброе утро, самодовольная рожа. Благодарю за вчерашнюю выпивку.

– Не издевайся, – сказал я. – Каждому хоть раз в жизни везет.

Я раскрыл портфель и высыпал на стол то, что собирался прочесть накануне вечером.

– Только не рассказывай, что тебе доставляет удовольствие читать такую дрянь, – сказала Дебби, показывая на желтую книжицу с эмблемой «Блумфилд Вайс». Она подошла к моему столу и взяла брошюру в руки. – «Недолговечность преходящего. Как со временем устаревает информация» доктора философии Джорджа Фейхтвангера. Многообещающее название. – Она раскрыла брошюру на странице, испещренной бесконечно длинными уравнениями вперемежку с заумными фразами. – Ладно, раз ты такой сообразительный, скажи, что значит вот это? – Дебби показала на особенно длинную цепочку греческих букв и арабских цифр.

– Это значит: «Доброе утро, Пол. Не принести ли тебе чашечку кофе?», – ответил я.

– А вот эта абракадабра переводится так: «Встань и налей кофе сам, ленивый сукин сын», – парировала Дебби, показывая на не менее сложное уравнение, стоявшее под первым. Потом она бросила брошюру на стол и направилась к кофеварке.

Дебби мне нравилась. Мы работали вместе всего два месяца, но даже за такое короткое время научились понимать друг друга. Она считала, что я слишком много внимания уделяю работе, я полагал, что она относится к своей работе слишком легкомысленно. Но она никогда не унывала. Дебби анализировала сравнительно небольшие взлеты и падения курсов на рынке ценных бумаг. Рядом с Дебби было невозможно воспринимать всерьез даже самого себя.

Ей было около двадцати пяти. Светло-каштановые волосы она собирала в «конский хвост». Вероятно, она была чуть-чуть полнее, чем следовало бы, но даже эта полнота придавала ей привлекательную мягкость. С лица Дебби никогда не сходила широкая улыбка, а взгляд ее ярких карих глаз постоянно перепрыгивал с одного предмета на другой.

По образованию Дебби была юристом. После двух лет стажировки в не слишком известной адвокатской конторе она решила, что юриспруденцией сыта по горло, и перешла в «Де Джонг энд компани». Впрочем, совсем забыть свою специальность ей не удалось, и первые два года она провела в нашем «черном офисе», где большую часть времени у нее занимали правовые проблемы управления нашими фондами в соответствии с неисчерпаемым потоком новых законов, постановлений и правил, единственной целью которых было гарантировать, что мы не украдем деньги наших клиентов. В конце концов она убедила Хамилтона перевести ее на должность младшего трейдера. Обучалась она быстро, хотя со стороны могло показаться, что она лишь развлекается.

У Дебби сложились хорошие отношения со всеми сотрудниками нашей компании. Даже Джефф Ричардз добродушно прислушивался к ее болтовне. Лишь Хамилтон испытывал к Дебби противоречивые чувства. В его понимании даже намек на отсутствие преданности работе был непростителен.

Я бросил взгляд на лежавшую передо мной брошюру. Дебби случайно открыла ее именно на той странице, на которой я окончательно потерял нить рассуждений доктора Фейхтвангера. Накануне вечером я часа полтора бился над этими страницами и в конце концов сдался. Хотя тема брошюры не имела прямого отношения к нашей работе, я искренне стремился узнать о рынках ценных бумаг как можно больше. Разумеется, из книг о сделках с облигациями можно почерпнуть что-то полезное лишь до известного предела, но я хотел достичь хотя бы его. Как бы сложна и запутана ни была статья, я намерен был корпеть над ней, пытаясь уловить заложенный там обобщенный опыт всех этих брокеров, дилеров, трейдеров и управляющих ценными бумагами.