Все прекрасное началось потом - [35]

Шрифт
Интервал

Ребекке хотелось прикоснуться к его руке, но она очень испугалась – как он на это отреагирует.

– А вот бросить пить я пока не готов, – закючил он.

Недолго постояв с ним в нерешительности, она вышла из палатки.

Весь остаток дня Джордж изучал разные черепки и таблички. Ему частенько приходилось справляться в своих книжках – он держал их раскрытыми, заложив нужные страницы очищенными камешками. Профессор разносил каждые полчаса чашки с горячим чаем и диетическое печенье и между делом, заглядывая Джорджу через плечо, просматривал сделанные им переводы.

После чая профессор Петерсон поблагодарил Джорджа за скрупулезный подход к работе. А потом, ровно в три, он раздал каждому по небольшой порции вина – и они оторвались от работы. Джордж осушил свою порцию одним глотком. Профессор плеснул ему еще, сказав: «Ну все, Джордж, с тебя довольно!»

Ребекка с Генри переглянулись.

За стенами палатки небо мало-помалу темнело.

– Давненько не видывал я таких туч, – заметил профессор, приподняв полог палатки и выглянув наружу. – Будет знатная буря.

– Если пойдет дождь, яма завтра, пожалуй, превратится в болото? – предположила Ребекка.

– А может, и нет, – возразил профессор Петерсон. – На солнце все просыхает довольно быстро. И все же по различным соображениям я бы туда не полез… зато по тем же соображениям, положа руку на сердце, у меня есть все основания отправить вас троих на острова – проветриться.

– На острова – проветриться? – удивился Генри.

– А как же лотки? – спросил Джордж. – Тут же непочатый край работы.

– Эти артефакты, Джордж, пролежали здесь примерно двадцать семь веков. Так что лишний день погоды не сделает. Впрочем, по логике вещей, то, что важно для вас, не может не иметь значения и для меня.

– Вы действительно даете нам выходной? – спросил Генри.

– Ну да. И даже готов его вам оплатить – всем троим.

– И мне? – изумилась Ребекка.

Профессор кивнул.

– Тут есть какой-то подвох, верно? – сказал Генри.

– Никакого подвоха, – подмигнув, возразил профессор. – Мне нужно на денек уехать из Афин, а вы меж тем получше познакомитесь друг с дружкой, потом вернетесь и с новыми силами продолжите искать остальные кости той лидийки.

К тому времени, когда они закончили разговор, над палаткой сгустились тучи.

Афины уже не походили на скопище ярких огней – от них осталось одно лишь жалкое воспоминание.

Они взялись укреплять пологи палатки, когда на нее с глухим стуком упали первые капли дождя.

– Все в «Рено»! – крикнул профессор. – Уносим ноги!

– Я поеду на мопеде, а вы возьмете их обоих к себе, – предложил Генри.

– Да брось ты его, послезавтра я тебя сюда довезу – иначе по такой погоде пропадешь.

Они вчетвером втиснулись в «Рено-16» и открыли пару зонтов, которые лежали у профессора Петерсона на заднем сиденье, чтобы сквозь прохудившийся люк в крыше им на голову ничего не падало, – ни дождь, ни снег, ни вулканический пепел.

Двигатель затарахтел – и смолк. Профессор повернул ключ снова – и, чихнув разок-другой, машина наконец завелась.

– Сейчас мигом вниз, а там прямиком на автостраду – надеюсь, успеем до того, как нас накроет.

Обратный путь до Афин был свободен. Машины большей частью жались к обочине. Однако лобовое стекло у них так запотело, что профессору пришлось реквизировать у Джорджа один носок, чтобы протереть испарину.

Когда они подъехали к дому Генри, профессор спросил Джорджа, где потом его высадить.

– Он выйдет с нами, – сказал Генри.

– Но я должен еще кое-что почитать, правда, – возразил Джордж. – Мне бы домой.

У Ребекки задрожали губы.

– Теперь мы все заодно, – сказал Генри, посмотрел на Ребекку. – Называй это судьбой или чем хочешь. Джордж глянул на утопающий мир и увидел в отражении окна слабые-слабые очертания человека, похожего на призрак, зависший между светом и тьмой посреди дождя. Как олицетворение жизни, которая только еще должна определиться, невзирая на все, что уже случилось, – теперь должно определиться каждое ее мгновение, которое будет незримо связано с предыдущим.

Глава двадцать восьмая

Когда профессор остановился у бордюра, дождь превратился в сплошной яростный поток.

– До послезавтра, ребята, ровно в шесть, – крикнул он.

– Как в шесть? – удивился Генри.

– Ну да. Придется наверстывать упущенное. – А что до вас, милочка, – сказал он, протягивая Ребекке руку, – это было истинное удовольствие!

Ребекка поцеловала его в щеку. Они втроем рванули из машины прямиком домой к Генри. А профессорская машина меж тем медленно тронулась дальше, так громыхнув глушителем, что нагнавшее ее такси резко вывернуло в сторону и наехало на телефонную будку, где прятались от дождя хозяин с собакой.

На кухне у Генри они досуха вытерлись полотенцами и сели за стол, а Генри тем временем взялся варить кофе по-гречески. Ребекка включила радио. Единственная радиостанция, на которую был настроен приемник Генри, передавала классическую музыку, звучавшую с легким потрескиванием.

– Одна из «Французских сюит», – сказал Джордж, когда музыка разлилась по всей квартире.

– Что? – переспросил Генри.

– Это «Французская сюита» Баха.

– Тогда сделайте погромче, – предложил Генри.

Они слушали, обернув головы полотенцами.


Еще от автора Саймон Ван Бой
Тайная жизнь влюбленных

Любовь удивительна во всех своих проявлениях — к детям и родителям, супругам и друзьям, к тайным и недостижимым увлечениям. В книге Саймона Ван Боя «Тайная жизнь влюбленных» очень тонко и порой с неожиданной стороны исследуется это многогранное чувство. Сборник включает в себя лучшие рассказы автора, за которые он был удостоен престижной премии «Frank O'Connor International Short Story Award». «Маленькие птички», «Мир смеется цветами», «Портрет художницы, погибшей во время землетрясения» и другие истории — это настоящий манифест любви и дань уважения людям, которые, несмотря на жизненные потрясения, сохранили мир в душе и способны находить поэзию и красоту даже в обыденности.


Иллюзия разобщенности

Случайная встреча во Франции молодого немецкого дезертира, единственного выжившего в своем подразделении, и сбитого американского летчика свела воедино несколько судеб (и даже поколений). Наши жизни подчас переплетены самым невероятным образом. Все мы связаны между собой призрачными нитями, но не каждому выпадает шанс это прочувствовать. Как же очнуться от всеобщей иллюзии разобщенности? Кто сможет нам в этом помочь?


Любовь рождается зимой

«Любовь рождается зимой» – сборник удивительно красивых импрессионистских историй, которые в деликатной, но откровенной манере рассказывают о переживаниях, что коснулись однажды и самого автора. Герои этой книги – фланеры больших городов. Пережив в прошлом утрату, они балансируют на грани меж меланхолией и мечтой, а их любовь – это каждый раз причуда, почти невроз. Каждому из них предстоит встреча с незнакомцем, благодаря которой они пересмотрят свою жизнь и зададут себе важной вопрос. Каким бы стал этот мир – без них?


Рекомендуем почитать
Добро пожаловать в Москву, детка!

Две девушки-провинциалки «слегка за тридцать» пытаются покорить Москву. Вера мечтает стать актрисой, а Катя — писательницей. Но столица открывается для подруг совсем не радужной. Нехватка денег, неудачные романы, сложности с работой. Но кто знает, может быть, все испытания даются нам неспроста? В этой книге вы не найдете счастливых розовых историй, построенных по приторным шаблонам. Роман очень автобиографичен и буквально списан автором у жизни. Книга понравится тем, кто любит детальность, ценит прозу жизни, как она есть, без прикрас, и задумывается над тем, чем он хочет заниматься на самом деле. Содержит нецензурную брань.


Начало хороших времен

Читателя, знакомого с прозой Ильи Крупника начала 60-х годов — времени его дебюта, — ждет немалое удивление, столь разительно несхожа его прежняя жестко реалистическая манера с нынешней. Но хотя мир сегодняшнего И. Крупника можно назвать странным, ирреальным, фантастическим, он все равно остается миром современным, узнаваемым, пронизанным болью за человека, любовью и уважением к его духовному существованию, к творческому началу в будничной жизни самых обыкновенных людей.


Нетландия. Куда уходит детство

Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.


Вниз по Шоссейной

Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.


Блабериды

Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.


Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!