Все пиарщики делают это! - [11]

Шрифт
Интервал

– И групповой секс будет? – деловито уточнил Николай.

– Нет, – опечалился Митя, – это метафора. Будут Дима Билан, Елка, братья Гримм, девочка Глюкозка, снова беременная Алсу... Вот думаю, может, Эминема позовем?

– С хуя ли загуляли? – ошарашенно спросил Капышинский. В переводе на дипломатический язык это означало: «А не выйдем ли мы из границ бюджета предвыборной кампании, пригласив всю высокооплачиваемую российскую попсу?»

– Гуляем! – беспечно махнул рукой Гарик и потянулся за текилой. – Не каждый день преемника выбираем. Кремлю от проекта чистая выгода – народная любовь на далеких окраинах, все танцуют и поют, и семечки плюют.

– Тогда давайте позовем «Ундервуд»!

– Или Юлю Савичеву, – застенчиво сказал Николай и от смущения откусил лимон вместе со шкуркой.

Домашняя вечеринка узким кругом, по всем признакам, набирала обороты. Тимур уже собирался звонить Виолетте и приглашать ее на секретное ночное совещание. Гарик с недопитой бутылкой текилы и солонкой отправился выяснять, на какую кнопочку нужно нажать, чтобы включить сауну. Капышинский мирно дрых носом в винной лужице. «Летящей походкоооой! Ты вышла за водкоооой!» – вопили Коля с Митей, приличные, казалось бы, люди, искупая неверный мотив энтузиазмом.

Отлично.

В последний раз, когда мы пили в общем составе, в одном симпатичном городе на Волге, Гарик наутро забыл надеть носки, идя на совещание к заказчику, а я чуть не опоздала на самолет и к тому же забыла в этом вертепе ключи от собственной квартиры.

– Заметь, Васька, пятеро мужчин в доме, а мы по-прежнему одинокие женщины.

– Четверо. Четверо мужчин и Митя, – уточнила Васька и обняла ножку стола, потому что была не трезвее остальных. – И когда это мы успели наклюкаться, как зонтики?..

– Тьфу, заррраза, так и пройдет вечер без пользы для души! А хочется с природой соприкоснуться, погрузиться в ее лоно... то есть чрево...

– Васька! Мы – клопы. Мы еще не видели великой сибирской реки! Ну-ка соберись, тряпка! Ну что ты расползаешься, как листовка!

Васька вяло отбивалась. Отказывалась обувать туфли. Зачем-то взяла тапки Тимура. Потом помню только машину и отсветы на шоссе.

– Ямщик! – кричала Василиса. – Отвези нас по ленинским местам! В шалаш!

– Хлопай ресницами и взлетааай! – пронзительно орала я. – Что значит – не было Ленина?! Я чую его запах! Тогда Пришвин! Вези нас к Пришвину, извозчик!..

Ночь размазывалась. Васька тихонько и очень деликатно наблевала в машине. Мне казалось, шофер тоже искренне веселится. Потом река окружила нас – кажется, отовсюду одновременно. Тяжелая и гладкая, как цеховая труба, она была воплощением всего великого и чудовищного в нас.

Не помню, как мы спустились к воде. Не помню. Не помню ничего.

– Я рыба, – заявила Васька, нетвердо переступая в тапках Тимура по камням. – Нет. Я океан, и рыбы у меня внутри.

Порнографически бледнел рассвет, а с ним возвращались чувства времени и пространства, замещая пьяную лирику.

– Пойду писять, – хмуро заявила я, разглядывая черные кусты у воды и осознавая, что шофер давно и несомненно уехал.

– И я! Какого черта ты не проследила за моей обувью?! Я не могу свободно дышать в этих лаптях!

– Тут наверняка змеи...

– Подвинься, ты сейчас обоссышь тапки Тимура!

– Васька! Да не журчи ты так громко! Это что за звук?!

Мы застыли без штанов, как перепуганные кошки, и слушали.

Шаги.

И голос. Человеческий. ГОЛОС ПЕРЦЕЛЯ.

– Андрей Вячеславович, я не понимаю... вы мне полчаса объясняете, что никакого проекта «Преемник» не существует? С тем же успехом вы можете сказать, что не существует рассвета и заката. Или меня, или вот этих кустов... Вы в своем идеологическом отделе можете дофилософствоваться до чего хотите, но это, извините, бред!

– Егор Сергеевич, успокойся, – отрезал Курочкин. Ну конечно, Курочкин! Кстати, у него обаятельный голос, у старого интригана, мягкий и порочный. – Посмотри на воду, подыши, где ты в Москве подышишь... Я говорю – хорошо бы, если бы этого проекта не существовало. И это пока в наших силах.

– Объясните...

– Объясняю. Петров – человек слабый. Петров – человек зависимый. Он – марионетка, и сам понимает это лучше других. Поэтому у него всегда такой скучный вид. Он не хочет быть президентом, и я, между нами говоря, прекрасно его понимаю. Мирный человек, хороший исполнитель. Подумай, Егор, что лично ты приобретаешь и выигрываешь, если Петров станет президентом? Да ничего. В лучшем случае премию. А что страна получает, если Петров становится президентом? Даже меньше, чем ты.

– Не пойму, к чему вы клоните.

– Егор, те люди в Кремле, которые несколько лет двигали в президенты Петрова, – они, как ты знаешь, не единственные, кто может на что-то влиять. Есть другие группы влияния. Тебе это известно как никому другому, так что я с тобой не собираюсь играть в прятки. Просто ответь мне, вот здесь и сейчас – ты готов работать на то, чтобы пришли в Кремль люди, стоящие за Петровым? Все эти банкиры с нацистским душком...

– Ваша речь, Андрей Вячеславович, похожа на дешевую разводку. За другими претендентами тоже не ангелы стоят. Группировок в Кремле не так много. Реальных ставленников у них тоже не так много. И что-то я не припомню среди них принцев Гамлетов.


Рекомендуем почитать
Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.