Все нечестные святые - [26]

Франсиско, проживший всю жизнь в долине Сан-Луис и половину жизни – под гнетом засухи, и помыслить не мог, что можно устроить подобное гулянье. Маленькие девочки в праздничных платьицах катались на карусели, сидя верхом на раскрашенных лошадках, а в движение карусель приводили крепкие мужчины, вращая огромную деревянную шестеренку. Мальчишки, ростом едва ли Франсиско по пояс, щеголяли в жестких, запыленных сомбреро. Народ так весело танцевал, что ноги Франсиско сами собой принялись приплясывать, а руки – прихлопывать, копируя движения танцоров. В крови Франсиско бушевала музыка, и он ощутил, что может горы свернуть. Тут-то синее небо и остановилось, ровнехонько над головой Антонии Аламиллы, танцевавшей в белом платье. Теперь-то Франсиско увидел, что это вовсе не голубое небо, а синий воздушный шар на веревочке, обвязанной вокруг запястья девушки. Увидев одетого в пыльный комбинезон Франсиско, Антония немедленно перестала танцевать и заявила на отличном испанском:

– Обожаю собак.

Горожане потрясенно уставились на нее. С момента рождения Антонии никто ни разу не слышал от нее ни слова, зато после встречи с Франсиско она болтала, не умолкая. Он попросил ее руки, а когда через два месяца они поженились в Бичо Раро, слезы радости, пролитые Антонией, задобрили дождь, и он стал литься с неба, положив тем самым конец десятилетней засухе.

Однако это было раньше.

В день, когда Беатрис заползла под грузовик, чтобы спокойно поразмыслить, оставалась ровно неделя до пятидесятого дня рождения Франсиско и Антонии. По случаю такого знаменательного события Джудит давно предлагала устроить пышный праздник: именно по этой причине они с Эдуардо вернулись в Бичо Раро накануне – помочь подготовиться к торжеству. Однако союз Франсиско и Антонии в последнее время омрачали раздражение и ссоры, и, по какой-то неясной для Джудит причине, родители почти перестали разговаривать друг с другом.

Или же, если выражаться точнее, Франсиско перестал разговаривать с Антонией. Раз начав говорить с Франсиско, Антония никак не могла умолкнуть, просто потому, что муж ее не слушал.

Крики, которые услышал Хоакин, раздавались потому, что Антония и Джудит нападали на засевшего в оранжерее Франсиско. Оранжерея была для Франсиско цветочной лабораторией, и он верил, что, пытаясь вывести прекрасную черную розу, занимается высокой наукой. Система тонких металлических трубок доставляла драгоценную воду именно туда, куда Франсиско хотел ее направить, а к ставням были прикреплены отражатели, чтобы правильно распределять солнечный свет. В оранжерее росли не только розы: на старинной ванне с львиными ножками лежало сито, в котором произрастал нежный салат-латук, а в старых деревянных ящиках прятались упитанные шампиньоны. Франсиско стоял посреди своего маленького царства, руки и одежда его были перепачканы в земле, но волосы аккуратно зачесаны назад и смазаны маслом. Было всего несколько вещей, которые Франсиско желал всегда видеть на своем месте, зато эти вещи не подлежали обсуждению.

– Люди не для того проделают такой долгий путь, чтобы поглядеть, как ты сидишь тут со своими розами! – втолковывала ему Антония. – И не говори, что здесь и без тебя полно народу!

– Тебя даже никто не просит помогать с приготовлениями! – вторила ей Джудит.

– Хотя могла бы и потребовать, она в своем праве, – продолжала Антония. – Они с Эдуардо вернулись только ради праздника. Мы просим тебя появиться всего на один день в году. Неужто жена не может попросить о такой малости?

– И не говори, что твои розы этого не вынесут! – добавила Джудит. – Это мы должны быть твоими розами!

Тут Джудит едва не заплакала. Этой ночью ее сны полнились ужасами, даже невзирая на то, что она спала, прижавшись к теплому телу Эдуардо. У нее из головы не шли пилигримы, которые прятались и шныряли у самого дома ее матери. Всю жизнь Антония пронзительным голосом внушала дочери, как опасны неисцеленные пилигримы, и за время своего отсутствия Джудит успела забыть, каково это – каждую минуту находиться рядом с ними. Она не представляла, как ее сестра Беатрис это выносит; с другой стороны, ее сестра – девушка бесчувственная, а страх – это тоже чувство.

– Мы были твоими розами, – горячо возразила Антония.

В этот миг вошли Беатрис с Хоакином, и Франсиско впервые открыл рот.

Он сказал:

– Закройте дверь! Влажность!

– Что это было? – взвизгнула Антония. – Для тебя всё это просто игра? – Потому что она не услышала из уст мужа слов. Ее супруг решил прояснить ситуацию с помощью свиста. Именно так звучал придуманный Беатрис язык. А поскольку он был математическим, то применять его было намного удобнее в форме музыки, нежели в виде слов.

Беатрис закрыла дверь.

– Беатрис! – с облегчением воскликнула Джудит. – Хоть ты его вразуми!

– Как твои розы? – просвистела Беатрис, обращаясь к Франсиско. – Есть успехи?

– Пока рано что-то говорить, – ответил Франсиско. Отец и дочь легко находили общий язык, потому что у них были взаимодополняющие потребности. Розы и помидоры – довольно разные вещи, но растут на одной и той же почве. Франсиско уловил во фразе дочери резкую, фальшивую ноту и спросил: – Всё в порядке?