Все наши скрытые таланты - [2]

Оказывается, мебель была лишь началом. За ней скрывались кучи бумаг, журналов и старых учебников. Я нахожу экзаменационные билеты 1991 года, комиксы «Банти» 1980-х годов и пару выпусков журнала под названием «Джеки». Некоторое время я их перелистываю, пробегая глазами статьи про проблемы и странные иллюстрированные истории из десяти картинок, которые кажутся ужасно старомодными. Все они называются как-то вроде «Большой улов Милли!» или «Свидание с Судьбой!».

Я читаю «Свидание с Судьбой!». Оказывается, это кличка лошади.

Но по-настоящему интересное открытие ожидает меня у задней стены. Пара картонных коробок, покрытых толстым слоем белой пыли. Взяв верхнюю, я открываю ее и нахожу три плеера Sony Walkman, пачку сигарет Superkings, полупустую бутылку засохшего персикового шнапса и колоду карт.

Контрабанда. Скорее, все это когда-то было конфисковано и оставлено здесь на хранение.

Еще я нахожу заколку для волос с маленьким серебристым ангелочком, кажущуюся такой невинной и святой рядом с этим куревом и «бухлом». Я примериваю ее, но потом вспоминаю, что на ней могут быть яйца вшей, и выбрасываю в мусорную корзину. В одном из плееров обнаруживается кассета. Я присоединяю к нему наушники и нажимаю кнопку «Играть». Странно, но он до сих пор работает. Кассета начинает крутиться. Не может быть!

В голове начинает ритмично звучать неплохая медленная бас-партия. Дум-дум-ди-дум-де-дум. На этом фоне почти шепчет женский голос, вкрадчивый, похожий на детский. Она поет о знакомом ей мужчине, зубы которого белы как снег, что кажется довольно глупой строчкой. А какого цвета она ожидала от зубов?

Я продолжаю слушать, прикрепляя плеер к юбке. Большинство песен мне не знакомы, но все они выдержаны в духе гранжа с «грязным» звучанием. Песни, от которых буквально видишь плохо подведенные глаза. Не помню, когда я в последний раз слушала то, что не могла бы точно назвать. И я даже не уверена, хочется ли мне узнавать, что это. Кажется, что не знать – это даже отчасти круто. Я переслушиваю кассету снова и снова. Всего в ней одиннадцать песен, и все поют либо мужчины с очень высоким голосом, либо женщины с очень низким. Я открываю плеер и разглядываю кассету, которая оказывается домашним сборником. Единственное украшение – белая полоска с надписью «ВЕСНА-1990».

Я пытаюсь поднять другую тяжелую коробку, но отсыревший картон рвется на дне, и ее содержимое высыпается на меня, едва не сбивая с ног. Наверное, что-то ударяет по двери, потому что стул, которым я ее подпирала, неожиданно падает, и дверь Душегубки захлопывается.

Я оказываюсь в полнейшей темноте, шарю в поисках дверной ручки и понимаю, что ее нет. Наверное, это все-таки была не кладовая. Просто очень большой шкаф.

В ушах у меня продолжает играть музыка. Теперь она кажется не такой уж веселой и бодрой. Скорее, жутковатой. Моррисси поет про ворота кладбища. Пока я колочу в дверь, ленту заедает, и певец словно икает на слове «ворота».

– ЭЙ, ЕСТЬ КТО ТАМ? – кричу я. – ЭЙ! Я тут ЗАСТРЯЛА. Я ЗАСТРЯЛА В ДУШЕГУБКЕ!

«… ворОтА кладбища, ворОтА кладбища, ворОтА кладбища, вратА…»

Кладовка, которая несколько минут назад казалась такой просторной, теперь кажется размером со спичечный коробок, который собираются поджечь. Раньше я даже не подозревала, что могу страдать от клаустрофобии, но чем больше на меня наваливается стена, тем больше я думаю о воздухе в помещении, который уже ощущается таким густым и затхлым, способным задушить меня живьем.

Я не заплачу, я не заплачу, я не заплачу.

Я так и не заплакала. Но со мной происходит кое-что похуже. К голове приливает кровь, и, несмотря на полную темноту, в глазах у меня расплываются лиловые пятна, и я чувствую, что вот-вот упаду в обморок. Я вытягиваю руку, чтобы ухватиться за что-то и удержаться на ногах, и мои пальцы нащупывают что-то прохладное, тяжелое и прямоугольное. Нечто, похожее на ощупь на бумагу.

Батарейка плеера начинает садиться. «… ворОтА кладбища, ворОтА кладбища, ворОООтАААА клаааа…»

И ничего. Молчание. Тишина, за исключением того, что я зову о помощи и колочу в дверь.

Дверь распахивается. Передо мной стоит мисс Харрис. Я едва не падаю на нее.

– Мэйв, – произносит она озабоченно.

Несмотря на панику, я с удовлетворением отмечаю встревоженность в ее взгляде. Вот тебе, гадина.

– Что случилось? Ты в порядке?

– Дверь захлопнулась, – выдавливаю я из себя. – Захлопнулась, и я не могла открыть, и…

– Присядь, – приказывает она.

Из своей сумки она выуживает бутылку воды, отвинчивает крышку и передает бутылку мне.

– Пей маленькими глотками. Дыши спокойнее. Не паникуй.

– Все нормально, – говорю я наконец. – Я просто испугалась. А что, уже обед?

На ее лице отображается настоящее волнение.

– Мэйв, уже четыре часа!

– Что?

– Ты хочешь сказать, что не обедала? Что все время сидела здесь?

– Ну да! Вы же сказали мне тут прибираться!

Она качает головой, словно я волшебный горшочек с кашей, который постоянно выплевывает кашу, пока не скажешь волшебное слово, чтобы он прекратил.

– А знаешь, – говорит она, заходя в кладовку (у меня на мгновение проскальзывает мысль – чтобы захлопнуть за ней дверь), – просто поразительно, чего можно достичь, если как следует постараться. Я и понятия не имела, что здесь столько места. Ты просто волшебница. Молодец.