Все наши ложные «сегодня» - [99]

– О том, чтобы отослать вас назад, – поясняет Лайонел.

– Куда?..

– Необходимо перезагрузить вектор времени. Вернуть все к тому исходному положению. Разумеется, используя машину в личных целях, я вызвал незначительную рябь, но начали-то все вы. Первую трещину в скорлупе времени проделали именно вы. Мой эксперимент должен был закончиться успешно. Урсула должна была выбрать меня. Ничего, вы можете исправить ситуацию. Вы не разрушите историю человечества.

– Лайонел, я собираюсь полететь домой, – заявляю я.

– Нет, – возражает он. – Вы обязаны сделать то, что я скажу. Вы в долгу перед миром. Вы в долгу передо мной. Ведь это – не моя жизнь.

– Послушайте! – возмущаюсь я. – Мне следовало быть с вами откровенным. Да, ваш эксперимент должен был пройти успешно и положить начало тому прекрасному будущему, в котором я и появился на свет. Но вы не успели ничего увидеть! Вы, Урсула, Джером и остальные Свидетели, которые присутствовали в лаборатории в тот день – вы все умерли через несколько недель после запуска Двигателя. Помните радиационный скачок, который вы заметили и устранили после аварии? В моем мире он убил вас. Так же, как и Урсулу. У вас обоих не было счастливого будущего. И вам не удалось встретиться с ней ни единого разу.

– Неужели? – бормочет Лайонел. – Значит, я получу лишь посмертную славу? Вот какова будет моя награда? А как же Урсула?.. Нет. Меня это не устраивает. Вдобавок выясняется, что я вообще не увижу результатов своей работы!

– Сочувствую вам, – киваю я. – Я много думал о том, как исправить положение. Вернитесь к эксперименту и не допустите его отклонения от нормального хода, затем возвратитесь в мой вектор времени, но на сутки раньше и сделайте простой, но иной выбор. Я могу переспать с моей девушкой, если она не забеременеет, все будет хорошо. Естественно, для вас это неважно, но я понимаю вас: конечно же, имея такие технические возможности, трудно держать себя в руках.

А теоретически все представляется очень легким! Дескать, можно изменить крошечную мелочь, а дальше само пойдет… Но так не получится, Лайонел. Все гораздо запутаннее, чем вам кажется. Вы вовсе не контролируете события. Вы способны только разрушать. Но с меня хватит: я намерен создавать. Я знаю, что превратить мой мир, откуда я прибыл, в потерянный рай, это чистый эгоизм. Но не больший эгоизм, чем, простите, тот факт, что вы держали свои изобретения запертыми в вашем склепе, хотя и были способны улучшить мир. Подумайте сами: вы давно могли стать светилом науки, кумиром человечества или кем-то там еще… В моей реальности вас уже пятьдесят лет нет на свете. Если вы обнародуете хотя бы половину ваших изобретений, у вас будет блестящий старт. Разумеется, вы можете быть недовольны подобным раскладом, но это же будет только первая ступень. А перемещение во времени не сделает положение лучше. Оно в любом случае ухудшит его!

– Очень жаль слышать от вас такое, – бурчит Лайонел.

– Я не верю, что ваша затея может что-то исправить, и к тому же я не собираюсь бросать свою семью. Моих родителей и сестру. И Пенни. Я не могу менять Пенни на кого бы то ни было. И не стану.

– Я надеялся, что до крайности дело не дойдет, – перебивает меня Лайонел. – Но, пожалуйста, не забудьте, что именно вы – тот человек, который выделяет эту четверку из семи с лишним миллиардов.

Лайонел дотрагивается до своих часов и плавным движением словно толкает воздух в мою сторону. И вдруг – ни с того ни с сего – сцена меняется.

120

Передо мной повисает плоский квадрат, на котором я вижу крупнозернистое зеленое изображение Пенни, спящей на кровати. Кроме нее в комнате находятся еще две женщины. Их лица закрыты кожаными балаклавами, поверх которых надеты массивные очки ночного видения, а в руках они держат топоры, будто собрались валить лес.

Третья женщина с закрытым лицом устанавливает на комод видеокамеру. В свободной руке она держит канистру и нащупывает пробку, пока ее напарницы, сжимая оружие, молча наблюдают за Пенни.

У меня нет никакого плана, одна лишь жалкая паника, так что я кидаюсь на Лайонела, но не могу добраться до него. Он взмахивает рукой и внезапно меня прижимает к холодному бетонному полу. Я не могу пошевелиться. Мне и дышать-то удается с трудом.

– Локальное гравитационное поле, – поясняет Лайонел. – Наподобие того, что работает в моих ножных экзоприводах. Я хожу при силе тяжести в три четверти земной. А вы испытываете учетверенное земное притяжение. Поэтому не старайтесь дергаться. При такой силе тяжести кровь не сможет нормально поступать к вашим мускулам и мозгу. Даже если бы вы нашли какой-нибудь рычаг, ваши связки не выдерживали бы напряжения. Вы бы просто оборвали свою конечность, а это весьма неприятно.

Я пытаюсь ответить, но мой язык немеет во рту. Мне удается лишь пускать слюни.

Парящий в воздухе экран перемещается на уровень пола, чтобы я видел все, лежа ничком. Рядом с ним образуются еще два, и на них я лицезрею зеленые изображения знакомых мне спален. В одной комнате находятся мои родители, в другой – Грета. Камеры установлены на штативах, рядом с кроватями, точно так же, как и в комнате Пенни. И в каждом помещении находятся по три женщины с закрытыми лицами и в очках ночного видения – две с топорами и одна с канистрой.