Все наши ложные «сегодня» - [49]

Там, где я родился, никто не читает романов, разве что оригиналы, вроде моей покойной матери. Она идеализировала культуру минувшей эпохи, вероятно, по той простой причине, что в те годы она была счастлива. Но большинство обывателей моего мира не жалуют чтение. Квазителепатическая связь, возникающая между автором и читателем, не интересует широкую аудиторию. Главный метод повествования у нас состоит в целостном включении подсознания субъекта в рассказ, что дает реципиенту возможность испытывать индивидуальные реакции: изумление и ужас, осведомленность и восхищение, тоску, ярость и прочий набор эмоций. Катарсис развязки при этом настолько значителен и так завораживает, что сама идея о том, чтобы сесть и листать страницы романа, в котором даже не предусмотрено открывание секретных ящичков вашего сознания, кажется пустой и тривиальной. С какой стати заниматься подобной ерундой ради развлечения? Хотя бывают и исключения – к примеру, если ты имеешь природную склонность к подчинению. В таком случае чтение книги, где каждое слово закреплено на определенном месте для создания управляемого впечатления, «передает» возможности твоего воображения автору, с которым ты, вероятно, никогда и не познакомишься. Подобный процесс гарантирует читателю своеобразное мазохистское удовольствие.

По крайней мере, именно так я всегда воспринимал романы. Но угодив сюда, я вынужден признать, что у вас есть немало хорошей литературы. Многие из вас, однако, считают роман умирающей формой искусства. Но там, откуда прибыл я, это мумифицировавший труп, который стискивает в кулачках жалкие остатки давно исчезнувшего богатства – зато вы можете гордиться собой! У вас даже полки самого захудалого книжного магазина поражают блеском и разнообразием.

Моя мать, Ребекка Криттендэйл-Баррен, тоже пожизненный профессор, но занимается литературой и специализируется на писателях Викторианской эпохи – таких, как Уилки Коллинз, Джордж Элиот, Элизабет Гаскелл, Томас Харди, Роберт Льюис Стивенсон и, конечно, Чарльз Диккенс. Десять лет она возглавляла кафедру, а три года назад стала деканом факультета науки и искусств университета Торонто. Она свободна от предубеждений и открыта для чужих мнений, но тверда в намерениях и подчас бывает раздражительной. Она весьма искусна в политических расчетах и обезоруживании интеллектуальных противников, не скрывает своих амбиций и никогда не уклоняется от борьбы, если на то возникает необходимость. С истинно философской снисходительностью она считает всех, кто не соглашается с ней, недостаточно информированными. Она уверена, что, располагая временем и фактами, любой ее оппонент обязательно рано или поздно признает ее правоту.

Она питает неожиданное пристрастие к вульгарным наклейкам с банальными, но точными высказываниями, обильно представленными в сувенирных лавках. На стене ее рабочего кабинета висит оправленное в рамку вышитое полотнище, на котором кривыми, стилизованными под народный стиль буквами начертано: «МЫ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ТЕРПИМЫМИ К ГЛУПЦАМ, ИБО КАК ИНАЧЕ МЫ МОЖЕМ ПОМОЧЬ ИМ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ГЛУПОСТИ?».

Эта женщина – моя мама.

Моя мать, не принесшая себя в жертву отцовской гениальности.

64

Думаю, вы сейчас задаетесь вопросом – если он изменил историю, то как же получилось, что он, вообще, жив? Что за парадокс? Как могло получиться, что изменилось практически все, однако тот же самый сперматозоид проник в ту же самую яйцеклетку в нужное мгновение и создал того же самого идиота?

Пожалуй, вы правы. Изменив историю до своего рождения, я не должен был иметь возможности родиться.

Но я появился на свет.

Но я – так называемый временной якорь. Факт моего существования деформировал хронологию, чтобы гарантировать мое же существование (что-то я повторяюсь, не завязнуть бы в терминах…). Независимо от того, какой могла быть траектория событий без меня, последующие события сложились так, чтобы я появился здесь, точно так же, как я имелся там. Чисто теоретически я сам стал невольным доказательством того, что подобная вероятность вполне реальна.

Я предлагаю именовать ее темпоральным сопротивлением.

При всей насыщенности разнообразными событиями периода между 11 июля 1965 года и 2 октября 1983 года, квантовая вероятность потребовала, чтобы мои отец и мать были точно теми же, кем были, и вступили в брак, чтобы в конце концов зачать меня.

Всем остальным, родившимся после 11 июля 1965 года, повезло меньше. Цепная реакция началась не сразу. Эффект совершенной мною деформации не коснулся графика рождения многих миллионов людей. Но к 2016 году родились миллиарды младенцев, которые вовсе не должны были появиться на свет, а миллиарды тех, кто, напротив, должен был жить, так и не появились.

Я лично стал причиной не только смерти, но и небытия миллиардов. Благодаря мне мир увидели другие миллиарды, но от этого мне и сейчас не становится легче. Моя эмоциональная поддержка на стороне проигравших.

Не хочу показаться циничным, но ведь для моего преступления даже нет названия. Хроноцид? Изобретение необычного научно-фантастического термина лишь замаскирует необъятность свершившегося. Бывают явления, не поддающиеся определению и измерению.