Всё на свете - [5]

— Извини, но она не может. Добро пожаловать в наш район, и еще раз спасибо.

Входная дверь закрывается, и я, отступив, жду маму. Она должна остаться в тамбуре, пока фильтры не очистят внешний воздух. Через минуту она заходит в дом. Сначала она меня не замечает. Просто стоит спокойно, закрыв глаза и слегка опустив голову.

— Извини, — говорит она, не поднимая голову.

— Я в порядке, мам. Не беспокойся.

И в тысячный раз я снова понимаю, насколько тяжела для нее моя болезнь. Я знаю только один мир, но до меня у нее были мой брат и мой папа. Она путешествовала и играла в футбол. У нее была нормальная жизнь, которая не включала в себя затворничество в пузыре ежедневно в течение четырнадцати часов с больной дочкой-подростком.

Я держу ее и позволяю ей держать меня еще несколько минут. Ей тяжелее принять это разочарование, чем мне.

— Я заглажу перед тобой вину, — говорит она.

— Тебе нечего заглаживать.

— Я люблю тебя, милая.

Мы отходим обратно в столовую и быстро доедаем ужин — большей частью, молча. Карла уходит, и мама спрашивает, хочу ли я обыграть ее в Почетной Угадайке, но я прошу перенести это на другое время. Настроения у меня для этого нет.

Вместо этого, я направляюсь наверх, мысленно представляя, какой же на вкус кекс Бундт.

ОТВЕРЖЕНИЕ

Вернувшись в комнату, я сразу иду к окну. Его отец вернулся с работы домой, и что-то не так, потому что он злой и с каждой секундой становится все злее. Он отбирает у Кары кекс и с силой швыряет его в Олли, но Олли слишком быстрый, слишком грациозный. Он уворачивается, и кекс падает на землю.

Удивительно, что Бундт кажется невредимым, но тарелка осколками рассыпается по подъездной дорожке. Из-за этого его отец становится еще злее.

— Уберите это. Уберите прямо сейчас. — Он врывается в дом. Мама следует за ним. Кара качает головой и что-то говорит Олли, который ссутуливается. Олли стоит и несколько минут смотрит на кекс. Затем исчезает в доме и возвращается с веником и совком. Он не торопится и дольше чем нужно сметает разбитую тарелку.

Когда дело сделано, он забирается на крышу, забрав с собой Бундт, и проходит еще один час прежде, чем он возвращается в свою комнату.

Я прячусь как обычно за занавеской, и внезапно мне не хочется прятаться. Включаю свет и возвращаюсь к окну. Я даже не думаю о том, чтобы глубоко вдохнуть. Это не поможет. Распахиваю занавеску и вижу, что он уже стоит у окна, глядя прямо на меня. Он не улыбается. Он не машет. Вместо этого, он тянет руку вверх и запахивает штору.

ПЕРЕЖИВАНИЕ

— Как долго ты собираешься слоняться по дому? — спрашивает Карла. — Ты ведешь себя так всю эту неделю.

— Я не слоняюсь, — говорю я, пусть даже немного слоняюсь. Олли отверг меня, и из-за этого я чувствую себя маленькой девочкой. Это напомнило мне, почему я ранее перестала обращать внимание на мир.

Но вернуться к обычному режиму сложно, когда слышишь все звуки внешнего мира. Я замечаю то, на что прежде очень мало обращала внимания. Я слышу, как ветер будоражит деревья. Я слышу, как птицы сплетничают по утрам. Вижу прямоугольники солнечного света, которые проскальзывают сквозь мои занавески и путешествуют по моей комнате целый день. По ним можно отмечать время. Как бы я не старалась отгородиться от мира, кажется, что он намеревается войти в мою жизнь.

— Ты уже несколько дней читаешь те же пять страниц этой книги. — Она кивает головой на мой экземпляр "Повелителя мух".

— Ну, эта книга ужасна.

— Я думала, что это классика.

— Она ужасна. Большинство парней отвратительны, и они говорят только об охоте и убийстве свиней. Никогда в жизни мне не хотелось так бекона.

Она смеется, но ее смех в лучшем случае безразличный. Она присаживается на диван возле меня и кладет мои ноги к себе на колени.

— Расскажи мне, — говорит она.

Я откладываю книгу и закрываю глаза.

— Я просто хочу, чтобы они уехали, — признаюсь я. — Раньше было легче.

— Что было легче?

— Не знаю. Легче быть собой. Болеть.

Она сжимает мою ногу.

— А теперь послушай меня. Ты самый сильный, самый храбрый человек, которого я когда-либо знала. И лучше тебе в это поверить.

— Карла, не стоит…

— Тихо, послушай меня. Я думала об этом. Я видела, как эта новизна давит на тебя, но я знаю, что ты будешь в порядке.

— Я не так уверена в этом.

— Это нормально. Я могу быть уверена за нас обеих. Мы вместе проводили время в этом доме в течение пятнадцати лет, поэтому я знаю, о чем говорю. Когда я начала с тобой работать, то подумала, что это только вопрос времени, когда же тебя захватит депрессия. И в какое-то лето ты подошла к этому очень близко, но обошлось. Ты встаешь каждый день и учишься чему-то новому. Каждый день ты находишь чему порадоваться. Каждый день ты улыбаешься мне. Ты беспокоишься за свою маму больше, чем за саму себя.

Не думаю, что Карла хоть когда-то сходу говорила так много слов.

— Моя дочь Роза, — продолжает она, но затем замолкает. Откидывается назад и закрывает глаза во власти какой-то эмоции, которую я не могу истолковать. — Моя Роза могла бы кое-чему у тебя научиться. У нее есть все, что я могла бы ей дать, но она думает, что у нее нет ничего.

Я улыбаюсь. Карла жалуется на свою дочь, но я могу сказать, что она ее балует, как может.