Всё на свете - [2]

— Идеально. — Мама заглядывает через мое плечо, как только я заканчиваю. — Прямо как ты.

Я оборачиваюсь к ней. Она улыбается мне широкой гордой улыбкой, но глаза ее сияют от слез.

— Ты. Невыносима, — говорю я и размазываю по ее носу солидную порцию глазури, из-за чего она только смеется и еще больше плачет. Обычно она не настолько эмоциональна, но мой день рождения всегда заставляет ее чувствовать себя одновременно и сентиментальной, и веселой. А если она сентиментальна и весела, то и я тоже такая.

— Я знаю, — говорит она, беспомощно вскидывая руки в воздух. — Я совершенно жалкая.

Она притягивает меня в объятия и сжимает. Глазурь попадает на мои волосы.

Мой день рождения является одним днем в году, когда мы обе острее осознаем мою болезнь. Все дело в осознании хода времени. Еще один год болезни и никакой надежды на выздоровление. Еще один год без всяких подростковых штучек — ученических прав, первого поцелуя, выпускного, первого жестокого разочарования, первого мелкого ДТП. Еще один год того, что моя мама только работает и заботится обо мне. В каждый любой другой день эти упущения легче игнорировать.

Этот год посложнее предыдущего. Может потому, что мне теперь восемнадцать. Технически я являюсь взрослым человеком. Я должна бы уехать из дома, поступить в университет. Моя мама должна бы с ужасом ждать родительской депрессии. Но из-за ТКИН я никуда не поеду.

Позже, после ужина, она дарит мне красивый набор акварельных карандашей, о которых я мечтала несколько месяцев. Мы идем в гостиную и присаживаемся, скрестив ноги, у кофейного столика. Это часть ритуала на мой день рождения: она зажигает единственную свечку посреди торта. Я закрываю глаза и загадываю желание. Задуваю свечку.

— Что ты загадала? — спрашивает он, как только я открываю глаза.

По правде говоря, у меня есть только одно желание — волшебное лечение, которое позволит мне бегать снаружи, как дикое животное, но я не загадываю его, потому что это невозможно. Это будто желать, чтобы русалки, драконы и единороги были настоящими. Вместо этого я загадала что-то правдоподобнее лечения. То, из-за чего мы будем грустить меньше.

— Мир во всем мире, — говорю я.

Съев три куска пирога, мы начинаем играть в Скрэббл. Я не выигрываю. Даже не приближаюсь вплотную к победе.

Она берет все свои девять букв и выкладывает П О К А Л И П С И рядом с С. ПОКАЛИПСИС.

— Что это? — спрашиваю я.

— Апокалипсис, — говорит она, глаза ее сверкают весельем.

— Нет, мам. Ни за что. Я не могу позволить тебе это сделать.

— Да, — это все, что она говорит.

— Мам, тебе нужна еще одна буква А. Ни за что.

— Покалипсис, — произносит она, для эффекта показывая на все буквы. — Определенно работает.

Я качаю головой.

— П О К А Л И П С И С, — настаивает она, медленно проговаривая слово.

— Ох, Господи, ты непреклонна, — говорю я, вскидывая руки в воздух. — Хорошо, хорошо. Разрешаю.

— Даааа. — Она выбрасывает вверх кулак, улыбается мне и записывает свой теперь непреодолимый счет. — Ты никогда не понимала эту игру, — говорит она. — Это игра убеждения.

Я отрезаю себе еще кусочек пирога.

— Это было не убеждение, — говорю я. — Это было шулерство.

— Мы с тобой одинаковы, — говорит она, и мы обе смеемся.

— Можешь побить меня завтра в Почетной Угадайке, — предлагает она.

После моего проигрыша мы идем к дивану и смотрим наш любимый фильм — "Молодой Франкенштейн". Просмотр этого фильма — еще одна часть нашего ритуала на день рождения. Я кладу голову на ее колени, она гладит мои волосы, и мы одновременно смеемся над теми же самыми шутками, над которыми смеялись годами. В целом, неплохой способ провести восемнадцатый день рождения.

ОДНО И ТО ЖЕ

На следующее утро я сижу на своем белом диванчике и читаю, когда входит Карла.

— Feliz cumpleaños — С днем рождения, — кричит она.

Я опускаю книгу.

— Gracias — Спасибо.

— Как прошел день рождения? — Она начинает распаковывать свою медицинскую сумку.

— Мы повеселились.

— Ванильный пирог и ванильная глазурь? — спрашивает она.

— Конечно.

— "Молодой Франкенштейн"?

— Ага.

— И ты проиграла в этой игре? — спрашивает она.

— Мы очень предсказуемые, да?

— Не обращай на меня внимания, — говорит она, посмеиваясь. — Мне просто завидно, что вы с мамой милые.

Она поднимает мой вчерашний журнал здоровья, быстро просматривает измерения моей мамы и добавляет новый листок на планшет.

— Все эти дни Роза даже не потрудилась уделить мне время.

Роза — семнадцатилетняя дочь Карлы. По словам Карлы, они были очень близки, пока верх не взяли гормоны и мальчишки. Я не могу представить, чтобы такое произошло со мной и моей мамой.

Карла присаживается рядом со мной на диван, и я вытягиваю руку, чтобы измерить давление. Ее взгляд падает на мою книгу.

— Снова "Цветы для Элджернона?"[1] — спрашивает она. — Разве ты не плачешь каждый раз, как читаешь эту книгу?

— Однажды я не буду плакать, — говорю я. — Мне хочется убедиться, что в тот день я буду читать именно ее.

Она закатывает глаза и берет мою руку.

Это, своего рода, легкомысленный ответ, но потом я задаюсь вопросом, правда ли это.

Может, я надеюсь, что однажды, в какой-то день все изменится.

ЖИЗНЬ КОРОТКА™