Всё на свете, кроме шила и гвоздя - [22]

Но чем, чем же угощать бесценных гостей?

– Что вы любите, Виктор Платонович? – робко спросила Оля, сестра Милы.

– Свежий белый хлеб! – без запинки сообразил писатель.

Через пару дней наша кухня была завалена вчерашним бывшим свежим хлебом, который покупался буханками три раза в день. Был приготовлен роскошный ужин, приглашены отборные гости – несколько робких почитателей Некрасова из наших близких знакомых.

Моя племянница Лара, в то время бойкая отроковица, помогая накрывать на стол, успевала безотрывно глазеть на приезжего лауреата, стараясь ничего не пропустить. И не зря старалась, уловила главное откровение.

– Виктор Платонович сказал, – горя глазёнками, сообщала она всем, – что ненавидит мокрое мясо, чтение толстых рукописей, Корнейчука и антисемитов!

Женщины шмыгали носом в восхищении – вот что значит столичный человек, прямо-таки вольнодумец!..

На третий вечер, прогуливаясь со мной под почтительным надзором криворожских топтунов, Вика торжественно пообещал мне, что если они уедут, он сделает всё, чтобы вытащить нас к себе. Сейчас же, увидев на криворожской площади танк на постаменте, Некрасов встрепенулся и живо осмотрелся.

– Постой-ка, здесь же мы с тобой выпивали, в загсе! Он где-то неподалёку!

Семь лет назад В.П. уже приезжал ко мне в Кривой Рог, погостить. Гостевание заключалось в круглосуточном балдеже. Через три дня деньги закончились, а в долг мне давать перестали ещё задолго до встречи с писателем.

Утром мы вышли в город абсолютно сухие, без гроша, с надеждой насшибать хотя бы рублишко на бутылку вина. Естественно, ни одного знакомого, расположенного ссудить пару копеек, мы не встретили и печально топтались на площади Мира.

И вдруг увидели процессию: жениха с невестой, дружек с цветами, нарядно одетых людей, входящих в загс. Мы с Виктором Платоновичем, в мятой и худой одежде, покрытые щетиной, проникли туда вслед за толпой, не слишком соображая зачем.

Внутри наткнулись на галдящих родственников и друзей другой, только что расписанной пары молодожёнов, провозглашавших тост за счастье молодых. Протиснулись к подносу, с непостижимой наглостью взяли по бокалу шампанского, выпили и ещё раз взяли. Вика вполголоса воскликнул здравницу. На нас смотрели с недоумением, не решаясь, однако, спросить, кто такие.

Явно поправив настроение, выскочили на улицу, радуясь, что избежали тумаков…

Кроме письма Брежневу Некрасов замыслил и другое судьбоносное предприятие.

После обыска, ещё в Киеве, была написана им статья, предназначенная для публикации в западной прессе.

– Написал, но не знаю, что дальше, – сказал он. – Пока созреваю… Милке пока ничего не говори. А Галке тем более. Чтоб не хлопала крыльями…

Статья называлась «Кому это нужно?».

Кроме буквального вопроса, выражение это является ещё и риторическим восклицанием, модным в то время на Украине. В смысле – что за ерунда! Стоит ли этим заниматься! Бесполезное и бесцельное занятие, мартышкин труд!..

Раз тебя щёлкнули по носу, устроили обыск, надо им ответить. Если что и спасёт, то только неотложная огласка этого дела. Не молчать, как мы все при Сталине, как евреи при Гитлере – тише, друзья, не будем дразнить зверя, только навредим себе, может, пронесёт… Не пронесёт! Кричи, бей в двери, устраивай скандал или истерику на людях – только это может тебя спасти. А так затопчут, сомнут и придушат! Так говорил мне Некрасов во время нашей неспешной вечерней прогулки по криворожским улицам.

Понимая, что моё мнение мало чего решит, но поддержит его, я кивал, мол, согласен, хотя осторожность – мать мудрости…

После взволнованных слов о преследованиях и отъезде инакомыслящих: «Кому это нужно? Стране? Государству? Народу? Не слишком ли щедро разбрасываемся мы людьми, которыми должны гордиться?» – Некрасов добавил эффектную фразу: «С кем же мы останемся? Ведь следователи КГБ не напишут нам ни книг, ни картин, ни симфоний».

Что ты думаешь, спросил Вика. Я ответил, что это слишком резко написано. В том смысле, что возврата потом не будет. Рубит, как говорится, концы. В.П. покивал головой: именно так он и представляет развитие событий. Вся эта возня надоела, надо принимать решение! Пора уезжать, жизни здесь нет, как на Марсе, грустно пошутил В.П.

Мама с Викой возвратились в Киев, очень довольные приёмом и оставив нам Джульку, чтоб привезти попозже. Они собирались ещё мотнуться в Москву.

Сразу же из Киева прислал благодарственную открытку:

«…Милку мать всегда описывала как простую и милую девчонку. И не ошиблась, скажу тебе. Она мне очень понравилась. И Кривой Рог – город что надо! То есть сам-то город с виду дерьмо, но и вы, и ваши Оля с Вовой встречали нас по-царски. Какие вареники, пампушки, котлеты!»

А потом вторая, уже из Москвы:

«Провернул я всё это молниеносно, ни с кем не посоветовавшись, чтоб не морочили бейцы. Два дня, и готово…»

Мила недоумевает – что провернул, что готово? Я с какой-то пасхальной благостью объясняю, но испытывая стеснение в груди. Фраза означает – Некрасов передал западным корреспондентам статью «Кому это нужно?».

Собственно, ради этого и ездил он в Москву.

Прочтя открытку, я определённо почувствовал, что всё теперь пойдет иначе, что в нашей жизни всё изменится. Не скажу, что в душе моей запели ангелы, но какие-то отголоски райской музыки я услышал явственно. Намечалось нечто неизъяснимое и необычное!