Все мои братья - [60]
Вряд ли кто переживает так остро потери, как санинструктор. Кому еще доводится видеть столько смертей и страданий! 22 сентября я выплакала мои слезы на много лет вперед.
Помню, как запыхавшийся курсант Николай Кочерыжкин притащил раненого Николая Столяра. Я сразу же достала все, что нужно для перевязки. Между тем Кочерыжкин жадно напился воды и попросил дать ему побольше патронов:
— Ребята!.. Вам подбросят боеприпасов, а нам там туго приходится… Лейтенант наш погиб…
— Погиб?..
— Да, я сам проверял пульс… Никаких признаков жизни… Навсегда его стукнуло… С выносом пока подождем… Очень уж плотный огонь…
Завершив перевязку Столяра, я приподнялась!
— Кто там погиб?.. Какой лейтенант?.. Ну?.. Что ты молчишь?..
Кочерыжкин хмуро смотрел на меня:
— Наш, лейтенант Григорьев…
Я окаменело стояла и тупо повторяла одно и то же:
— Григорьев… Григорьев…
Григорьев и его взвод вот уже более сорока суток были под огнем. За все это время лейтенант не получил ни одной царапины. И я тайком заклинала все вражеские пули и снаряды, мины и бомбы, чтобы они не отняли у меня его так же, как Женю Гагарина.
Выходит, не помогли мои заклинания.
Я выбралась из окопа и поползла следом за Кочерыжкиным, тащившим боеприпасы. То ли по приказу, то ли по собственной инициативе за мной полз курсант Вадим Авакян. Но его я в те минуты не видела. И я не замечала ни минных взрывов, ни посвиста пуль, — я искала Бориса. Несколько раз мне казалось, что передо мною он. И я пристально вглядывалась в лица погибших. Некоторые из них лежали ничком. Их приходилось переворачивать на спину. Не знаю, долго ли я ползла по полю, усыпанному воронками, прежде чем нашла Борю.
Он лежал лицом к мокрой земле, с неестественно вывернутой, заломленной за спину правой рукой. Рукав гимнастерки был наполнен кровью. Я осторожно приподняла его, положила удобнее. Заостренный нос, бледность говорили о большой потере крови. Веки были сжаты крепко, как будто Борис зажмурил глаза от яркого света. Я приоткрыла одно веко, надеясь увидеть живой блеск зрачка. И мне показалось… Хотя нет, понять что-либо было невозможно… Я схватила его за руку… Быть может, пульс?.. Мне чудились слабые толчки готового вот-вот остановиться сердца… Может быть, я и не слышала ничего, но внушила себе, что Боря жив…
«Борис, выживи, выживи! — твердила я про себя. — Ты не должен умереть… Я десять раз умру вместо тебя, только ты очнись, воскресни!.. Почему я в страшный миг не оказалась рядом с тобой? Пусть бы все пули и осколки, летевшие в тебя, достались мне!.. Очнись, лейтенант Григорьев!.. Вздохни!.. Скажи что-нибудь! Заори на меня грубо, как бывало в разведке… Я все, что хочешь, сделаю для тебя… Буду чистить и смазывать твой автомат… Буду возле тебя всю жизнь…»
Сейчас трудно и просто невозможно передать силу и беспорядочность чувств, охвативших меня тогда. Лежа возле Бориса, я с лихорадочной быстротой обрабатывала его раны. Надо было рвать одежду и рвать бинты. Я работала руками и зубами. В считанные минуты Борис был подготовлен к эвакуации. Но, должно быть, я забыла о маскировке. Мое мельтешение было замечено противником.
— Вера!..
Я оглянулась. Кто там предупреждает меня об опасности?
— Торопись, Вера!.. Слева к нам ползут фашисты… Со стороны реки… Скорей отходи… Я прикрою тебя!
Это был голос Вадима Авакяна. Невдалеке от нас с Григорьевым нес он свою добровольную вахту. Выстрел, другой, третий!.. Мне некогда было наблюдать за тем, что происходило вокруг. По перепаханному снарядами и минами полю, лавируя между воронками, волокла я на плащ-палатке Бориса, Борю Григорьева. Пули свистели и визжали над головой. Но чувство самосохранения в те минуты оставило меня. Я боялась одного: не оборвала бы какая-нибудь шальная пуля последнюю надежду на спасение Бориса!..
Наконец впереди стали явственно слышаться тугие шлепки выстрелов. Это означало, что мы уже почти дома, что окопы наши поблизости. Потом мне стало совсем легко: кто-то перехватил у меня плащ-палатку с раненым. Меня тоже волокли по земле.
Ночью по незнакомому лесному проселку с многочисленными перекрестками и развилками мне удалось доставить Борю и нашу раненую сандружинницу Нину Воронкову в полевой госпиталь, находившийся в Ораниенбауме. Думаю, что это в большей мере заслуга лошадки, тащившей санитарную повозку, чем моя, — лошадка хорошо знала дорогу.
Помнится, где-то в пути Боря тихо застонал. Я наклонилась над ним. Он узнал меня и молча пытался пожать мою руку. Я заплакала. Через некоторое время Григорьев заговорил. Заговорил еле слышно, как бы опасаясь, что снова провалится в беспамятство. К моему удивлению, он ничего не спросил о том, куда и зачем я его везу. Его интересовали результаты боя и судьбы его товарищей. Впрочем, я была так обрадована тем, что Борису лучше, что отвечала ему невпопад. Я старалась успокоить его, советовала ему помолчать. Однако он упорно продолжал задавать свои вопросы. При первом же подходящем случае я соскочила с повозки и, взяв лошадь под уздцы, повела по дороге так, чтобы уменьшить тряску. Боря замолчал. Должно быть, он задремал.
Глубокой ночью я сдала раненых в госпиталь, а сама возвратилась в батальон.
Яркая, насыщенная важными событиями жизнь из интимных переживаний собственной души великого гения дала большой материал для интересного и увлекательного повествования. Нового о Пушкине и его ближайшем окружении в этой книге – на добрую дюжину диссертаций. А главное – она актуализирует недооцененное учеными направление поисков, продвигает новую методику изучения жизни и творчества поэта. Читатель узнает тайны истории единственной многолетней, непреходящей, настоящей любви поэта. Особый интерес представляет разгадка графических сюит с «пейзажами», «натюрмортами», «маринами», «иллюстрациями».
В книге собраны очерки об Институте географии РАН – его некоторых отделах и лабораториях, экспедициях, сотрудниках. Они не представляют собой систематическое изложение истории Института. Их цель – рассказать читателям, особенно молодым, о ценных, на наш взгляд, элементах институтского нематериального наследия: об исследовательских установках и побуждениях, стиле работы, деталях быта, характере отношений, об атмосфере, присущей академическому научному сообществу, частью которого Институт является.Очерки сгруппированы в три раздела.
«…Митрополитом был поставлен тогда знаменитый Макарий, бывший дотоле архиепископом в Новгороде. Этот ученый иерарх имел влияние на вел. князя и развил в нем любознательность и книжную начитанность, которою так отличался впоследствии И. Недолго правил князь Иван Шуйский; скоро место его заняли его родственники, князья Ив. и Андрей Михайловичи и Феодор Ив. Скопин…».
Джон Нейхардт (1881–1973) — американский поэт и писатель, автор множества книг о коренных жителях Америки — индейцах.В 1930 году Нейхардт встретился с шаманом по имени Черный Лось. Черный Лось, будучи уже почти слепым, все же согласился подробно рассказать об удивительных визионерских эпизодах, которые преобразили его жизнь.Нейхардт был белым человеком, но ему повезло: индейцы сиу-оглала приняли его в свое племя и согласились, чтобы он стал своего рода посредником, передающим видения Черного Лося другим народам.
Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.
В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.