Все мои братья - [17]

Григорьев внимательно проследил за тем, как заняли свои места его помощники. Вскоре я тоже юркнула в укрытие.

Из баньки, в которой мы затаились, удобно было вести наблюдение и оставаться невидимыми. Если бы кто-нибудь в то время вздумал заглянуть в усадьбу старосты, он не обнаружил бы ничего подозрительного. Молчал пустующий дом. Чернела на фоне леса баня с болтающейся на ветру дверью.

Долго пришлось нам ждать. На меня это действовало удручающе. Как наименее терпеливая, я предложила Григорьеву поискать старосту, хотя не представляла себе, как это сделать в большой деревне, занятой фашистами. Конечно, мое предложение было резко отвергнуто. Плюс к тому я получила от лейтенанта строгое внушение за «мальчишество».

Время тянулось медленно. Смертельно хотелось спать. Было тихо. Лишь время от времени ветер доносил до нас голоса вражеских солдат. И снова воцарялся полный покой. Курсанты, как и я, с трудом превозмогали дремоту. Правда, баню продувал сквозняк и холодок заставлял нас ежиться, помогал бороться со сном.

Прошла немыслимо долгая ночь. Забрезжил рассвет. Лейтенант смягчился и разрешил нам поочередно немного поспать. Первой получила такую возможность я. Час пролетел для меня как мгновение. Курсанты один за другим проглатывали маленькую порцию сна. Пришел полдень. Об этом нам напомнили желудки. Мы пожевали сухарей и попили воды из банного котла.

Положение было не из приятных. По деревне, поднимая пыль, проносились автомашины. Скрипели конные повозки. По улице ходили солдаты. В любой момент кто-нибудь из них мог заглянуть в дом или во двор старосты. Я с тревогой поглядывала на лейтенанта, на курсантов. Их тоже мучила неизвестность, но все они были сдержанны и с виду спокойны. И мне ничего не оставалось, как перенимать у них эту сдержанность и спокойствие.

К счастью, никто нас не обнаружил. Начинало смеркаться. Незаметно вновь ожил червячок сомнения: не сыграла ли все-таки злую шутку Ирина? У той ли норы мы охотимся за зверем? Может быть, староста куда-либо переехал, заботясь о своей безопасности?

Григорьев мрачно поглядывал на циферблат часов и, наконец, приказал Ханыкину и Годованику выбраться из бани, занять выгодную позицию и обеспечить отход всей группы. Обидно было, конечно, уходить ни с чем. Раньше такого с нами не случалось. Может быть, вместо старосты захватить фашистского «языка»?

Но тут со стороны дороги послышался топот ног и многоголосый говор. Заскрипела калитка, и во двор ввалились несколько гитлеровцев и с ними человек в крестьянской одежде. Нетрудно было догадаться, что это отец Ирины. Выдавала его неприятная внешность нелюдима.

Компания вошла в дом, а двое остались во дворе. Очевидно, им было поручено нести наружную охрану.

Вскоре в окнах загорелся свет. Охранники, о чем-то разговаривая, постояли у входной двери и не спеша двинулись к сараю, где затаилась часть нашей засады. Вот один из гитлеровцев вошел в ворота сарая. Второй медлил. Он остановился метрах в шести от проема ворот. Через некоторое время первый выкатил наружу здоровенный деревянный чурбан. Мы облегченно вздохнули: значит, фашист не заметил засады. Конечно, наши ребята могли его схватить. Но второй солдат при этом поднял бы тревогу.

Из бани мы наблюдали за всем происходившим там, возле сарая. Солдаты спокойно уселись на чурбан. Вспыхнул огонек зажигалки. Две головы потянулись к ней. Секундного расслабления внимания охранников было вполне достаточно для Страдымова, Фролкова и Пахомова. Они в мгновение ока очутились возле фашистов. Тот и другой с перехваченными глотками без звука рухнули на землю. Несколько секунд продолжалась борьба, слышалось сдавленное мычание. Затем вновь наступила тишина.

Лейтенант Григорьев, курсанты Годованик, Парамонов, Страдымов и Ханыкин поспешили в дом и решительно ворвались в освещенную комнату. Сидевшие за столом гитлеровцы и староста со стаканом и бутылкой в руках обезумело смотрели на пограничников. Немая сцена длилась мгновение: раздались короткие автоматные очереди, и два фашиста кулями осели под стол. Двое других схватились за пистолеты. Через секунду в живых был только один. Страдымов и Ханыкин навалились на него. Завязалась ожесточенная борьба.

Староста бросился к окну, но попал, точно в клещи, в железные объятия Годованика. Парамонов со сноровкой разведчика загнал в рот предателя кляп. Тот продолжал сопротивляться, но его уже тащили из дома. Следом Ханыкин и Страдымов волокли истошно вопившего гитлеровца. Ему тоже пытались заткнуть рот, но пленный зубами вцепился в палец Страдымова. Если бы не крепкая отрезвляющая оплеуха Ханыкина, вовремя выданная фашисту, быть бы Страдымову без пальца.

На улице пленные вновь попытались вырваться. Но разведчики накинули им на шеи удавки из поясных ремней. Между тем в деревне поднялась тревога. Выполняя свою задачу по охране группы со стороны улицы, я первая увидела бегущих по направлению к нам фашистов. Очень хотелось дать по ним автоматную очередь, но лейтенант Григорьев строго прикрикнул:

— Никакой стрельбы!.. Сейчас же в лес!..

Мы с Фролковым шли замыкающими. Вскоре вся группа углубилась в лес. Гитлеровцы потеряли нас из виду. Они подняли отчаянную стрельбу, но рой трассирующих пуль летел куда-то в другую сторону.