Все могло быть иначе: альтернативы в истории России - [19]

Историк А. Максимов приводит любопытный исторический документ. «Страстный к обычаям иноземным, ветреный царь не думал следовать русским обычаям, желал во всем уподобляться Западу: в одежде и прическе, в походке и в телодвижениях; ел телятину, которая считалась у нас заповедным, грешным яством; не мог терпеть бани и никогда не ложился спать после обеда (как издревле делали все россияне — от венценосца до мещанина), но любил в сие время гулять: украдкою выходить из дворца, один или сам-друг; бегал из места в место, к художникам, золотарям, аптекарям; а царедворцы, не зная, где царь, везде искали его с беспокойством и спрашивали о нем на улицах, чему дивились москвитяне, дотоле видав государей только в пышности, окруженных на каждом шагу толпою знатных сановников. Все забавы и склонности царя казались странными: он любил ездить верхом на диких, бешеных жеребцах и собственною рукою, в присутствии двора и народа, бить медведей; сам испытывал новые пушки и стрелял из них в цель с редкою меткостью; сам учил воинов, строил, брал приступом земляные крепости, кидался в свалку и терпел, что иногда толкали его небрежно, сшибали с ног, давили — т. е. хвалился искусством всадника, зверолова, пушкаря, бойца, забывая достоинство монарха. Он не помнил сего достоинства и в действиях своего нрава вспыльчивого: за малейшую вину, ошибку, неловкость выходил из себя и бивал палкою знатнейших воинских чиновников»[46].

Как вы думаете, про кого это может быть написано? — вопрошает А. Максимов. Про Петра Первого? Нет, про Лжедмитрия. Но списано, безусловно, с истории времен Петра. Впрочем, таких вставок-близнецов гуляет в нашей древней истории довольно много. Приведенный отрывок показывает, что наша история правилась и писалась заново даже в XVIII в. Кстати, Петр Первый в нашей истории подается с большим знаком плюс, хотя вел себя похуже Лжедмитрия. Вот если бы в свое время случился дворцовый переворот и Петр был бы убит, тогда во всех источниках ему припомнили бы все, окрасив его правление исключительно в черные краски. Что и случилось со свергнутыми и убитыми императорами Петром Третьим, а также его сыном Павлом[47].

Планы и деятельность Лжедмитрия, его поведение, нарушавшее чопорные нравы московского двора, не могут не напомнить другого русского царя — Петра I, правившего столетие спустя. Петр I добился международного признания своего императорского титула и стал первым официальным русским императором, но Лжедмитрий за сто лет до него потребовал для русского царя это звание. Самозванец на троне и законный русский царь проявляли одинаковый интерес к Западу, побывали там, окружали себя чужеземцами, хотели просвещать народ, поощряли торговлю, заботились об армии, т. е. вели себя не так, как полагалось русским царям.

То, что у Лжедмитрия было лишь эскизом, неясным проявлением туманных идей и неосознанных чувств, было у Петра политикой. Но, принимая во внимание, что Лжедмитрий оставался на троне менее года, а Петр правил почти четыре десятилетия, можно сказать, что история провела в образе Лжедмитрия репетицию, прежде чем вывела на сцену Петра Великого[48].

Аналогий и предвосхищений тех или иных черт петровского правления в царствование Лжедмитрия более чем достаточно. Так же, как Петр женился на крещенной в католичестве Марте Скавронской (имевшей польские корни), Лжедмитий женился на Марине Мнишек, похоже, исключительно по любви. Во всяком случае, какого-либо иного смысла в этом поступке не было — данный мезальянс с дочерью захолустного польского воеводы не давал Польше никаких дополнительных рычагов влияния на Россию, равно как и наоборот, а вот проблем создавал множество: династических, церковных, церемониальных[49].

«Для нас важна не личность самозванца, а его личина, роль, им сыгранная, — пишет В.Ключевский. — На престоле московских государей он был небывалым явлением. Молодой человек, роста ниже среднего, некрасивый, рыжеватый, неловкий, с грустно-задумчивым выражением лица, он в своей наружности вовсе не отражал своей духовной природы: богато одаренный, с бойким умом, легко разрешавшим в Боярской думе самые трудные вопросы, с живым, даже пылким темпераментом… Он совершенно изменил чопорный порядок жизни старых московских государей и их тяжелое, угнетательное отношение к людям, нарушал заветные обычаи священной московской старины, не спал после обеда, не ходил в баню, со всеми обращался просто, обходительно, не по-царски»[50].

В свою очередь, портрет, оставленный иезуитом Рангони, свидетельствует, что молодой претендент произвел большое впечатление на ватиканского дипломата: «Дмитрий имеет вид хорошо воспитанного молодого человека; он смугл лицом, и очень большое пятно заметно у него на носу, вровень с правым глазом; его тонкие и белые руки указывают на благородство происхождения; его разговор смел; в его походке и манерах есть, действительно, нечто величественное». После беседы с «царевичем» папский нунций добавил подробности: «Дмитрию на вид около 24 лет (по словам претендента, ему было 23 года, царевичу Дмитрию был бы 21 год). Он безбород, обладает чрезвычайно живым умом, очень красноречив; у него сдержанные манеры, он склонен к изучению литературы, необыкновенно скромен и скрытен»