Все люди — враги - [2]

— Я буду краток, о Зевс! Я дам этому человеку силу и буду охранять его в бою.

И повернулся Марс, и пошел за бессмертной богиней, и они возлегли на золотое ложе, изделие Гефеста, искусника в делах любви. А Афродита нагнула ветви кипарисов, чтобы укрыться от взоров богов и людей, и в полях зацвели цветы, наполнившие воздух дивным благоуханием.

После их ухода речь держали другие боги и герои, и каждый из них приносил свой дар, некоторые искренне, но большинство в насмешку, издеваясь, ибо боги, подобно людям, не чужды высокомерия и презрения и любят ставить препятствия людям, борющимся со злом. Наконец слово взяла Изида, богиня варварского народа, самая древняя из всех богов. И она сказала:

— О царь богов! Изгнаннице, принятой из милости в среду богов, не подобает, быть может, раздавать дары, хотя бы даже одному из сынов слабого рода человеческого, бесчисленного, как песок, и преходящего, как отблеск солнца на зыбкой поверхности моря.

Однако я все же богиня, и вот мой дар. Подобно тому как я обречена скитаться и вечно искать утерянные останки Осириса, моего господина, так я обрекаю этого человека скитаться и вечно искать частицы утерянной красоты, мира, которого нет нигде, восторга, который бывает только в сновидении, и совершенства, которого нельзя найти. И да будут свидетелями моих слов солнце над головой моей, и луна у ног моих, и бесчисленные сонмы звезд.

Услышав это, боги смутились и молча предались размышлениям обо всем том, что они утратили, и о том, какой горечью преисполнилась их жизнь с тех пор, как сладкие струи источника Аретузы стали горькими от захлестнувшего их моря, водой которого нельзя утолить жажду.

II

Дом, в котором родился Энтони Кларендон, был, по всей вероятности, построен в конце семнадцатого столетия. Разумное сочетание кирпича и камня, искусное соблюдение пропорций, строгие линии окон с несколько смелыми выступами фронтонов, пухлые амуры, поддерживающие щит с неразборчивым гербом над главным подъездом, и вычурные перила полукруглой лестницы — все это напоминало нечто такое, что мы уже где-то видели во время путешествия. Взору рисовались образцы античного искусства, воспроизведенные Версалем, церковные церемонии, погреб с запасом доброго старого кларета, несмотря на блокаду, и умеренная роскошь. Быть может, это был просто старинный дом, который решили отделать заново, и он случайно попал в руки хорошему архитектору так же, как мог попасть и плохому, если бы это оказалось дешевле или удобнее. А может быть, это был дом какого-нибудь верного приверженца короны, раздраженного происками вигов и удалившегося от двора в надежде зажить жизнью утонченного эпикурейца, так горячо рекомендованной достопочтенным мистером Коули и прославленным мосье Гассенди [2].

В конце девятнадцатого столетия никто, по-видимому, особенно не интересовался происхождением этого дома. Это был просто хороший старинный загородный дом, не слишком большой, с более или менее современными удобствами и расположенный в здоровой местности, фасадом на юг. Поэтому-то Кларендоны и сняли его на длительное время, причем решающим фактором оказалась, быть может, маленькая обсерватория, построенная в виде купола над одним из чердачных помещений, — отец Энтони, помимо всего прочего, был еще и астроном-любитель.

Если спуститься вниз от Вайн-Хауза, пересечь долину и взобраться на самый верх длинной гряды напротив, дом выглядел оттуда как архитектурный макет, поставленный на платформу в седловине противоположной цепи холмов, словно место это было выдавлено для него чьим-то исполинским пальцем. Отсюда вы могли судить, как заботливо было выбрано его место: невысокие отроги гор скрывали дом от деревни (которая на самом деле была совсем рядом), а два ряда огромных старых вязов и каштанов защищали его от западных и восточных ветров. Вероятно, строитель этого дома неохотно отказался от широкой въездной аллеи на французский лад, — дом стоял на холме, и, так или иначе, для аллеи не хватало места, — и помирился на этих двух статных рядах густолиственных стражей, в чьи обязанности входило давать отпор всем непрошеным посетителям и создавать то впечатление величия, на которое способны только старые деревья. С террасы, обнесенной ветхой каменной обомшелой балюстрадой, открывался вид на долину, за ней — на пустынный овечий выгон, а прямо против террасы виднелся просвет среди холмов, — там в ясные дни мелькала блестящая полоска моря.

Даже в ветреные дни, столь частые в Англии, можно было, если не свирепствовала настоящая буря, спокойно сидеть возле густых рододендронов под прикрытием деревьев и слушать, как поскрипывают верхние ветви, которые то и дело клонились от сильных порывов ветра. Когда грачи вили гнезда на зеленеющих вязах, забавно было смотреть, как они боролись с ветром, сердито каркая на бессердечного врага, производившего у них постоянный беспорядок и моментально уничтожавшего весь драгоценный строительный материал, прежде чем они успевали крикнуть: краак. В тихие дни, особенно когда уже замолкали певчие птицы, терраса словно погружалась в необъятную тишину среди неподвижных деревьев. Если вы сидели здесь довольно долго не двигаясь, вам казалось, что время не существует, вы словно становились частью непреходящего бытия; пространство исчезало, и перед глазами оставался только воздушный красочный узор. Казалось, достаточно поднять палец, чтобы дотронуться до верхушки деревьев, протянуть руку, чтобы погладить нежную траву на отдаленном холме.