Всё летит к чертям. Автобиография. Part 2 - [100]

В десять часов вечера, в конце самого длинного и страшного дня в моей жизни, я в ужасе забрался обратно на нижнюю койку и впал в забытье.

Через несколько дней после моего отъезда из университета мама отвела меня к психиатру в Стамфорде. Он говорил со мной около часа, добродушно улыбаясь и спокойно задавая вопросы, а потом поставил диагноз.

– У вас патологическая тревожность, – сказал он. – Если точнее, редкая и очень неприятная ее разновидность. Она называется «плато панического расстройства». По сути, это панические атаки, которые никогда не прекращаются.

– Значит, дело не в кислотных флэшбэках?

– Нет, не в этом, и вам определенно не нужны антипсихотики. – Он покачал головой. – У того, кто прописал вам перфеназин, следует отобрать лицензию.

Я заплакал.

– Вы не первый, кто плачет у меня в кабинете, Моби.

– Я просто не знаю, что делать! – всхлипнул я. – Я хочу, чтобы мой мозг снова стал здоровым.

– Он выздоровеет, Моби. Я обещаю. – Врач вздохнул. – Честно говоря, я не знаю, чем вызвано то, что вы испытываете. Эта разновидность крайней паники обычно вызывается скрытой травмой. Вам нужна серьезная терапия.

Из дома я каждый день звонил Дженни. Поначалу она искренне сочувствовала мне, но через неделю ее голос стал звучать отстраненно, в нем слышались нотки раздражения. Однажды, вернувшись домой от стамфордского психиатра, я отнес мамин телефон на деревянную лестницу в подвал, чтобы уединиться и снова позвонить Дженни.

Я был готов покончить с собой. Меня останавливало только одно. Я не желал, чтобы паника победила.

– Ты нужна мне, – сказал я. – Можешь приехать в эти выходные?

Она ничего не ответила.

– Дженни?

Она вздохнула и тихо сказала:

– Моби, мне жаль. Я не могу.

– О чем ты? – У меня закружилась голова.

Она заплакала.

– Я очень хочу быть рядом с тобой, но мне надо учиться. Я не могу приехать.

– Ты что, бросаешь меня?

Она заплакала еще сильнее.

– Похоже на то.

Я оцепенел.

– Моби? – спросила она. – Ты там?

Я все еще не мог говорить.

– Скажи что-нибудь!

Но я не мог.

– Моби? Поговори со мной!

– Мне нужно идти, Дженни, – выдавил я и повесил трубку.

Я взял свой десятискоростной велосипед – тот самый ярко-зеленый «Schwinn», который был у меня с шестого класса, – и поехал в захудалый местный бар у железнодорожной станции. Я не знал, куда еще пойти. Успокоиться мне помогал только алкоголь. После того, как у меня начались приступы паники, я стал пить ежедневно. Спиртное не излечивало мой мозг, но на некоторое время облегчало боль.

Я заказал пиво. Был будний день, и бар пустовал. Только несколько местных выпивох притулились за угловым столиком. По телевизору шел баскетбольный матч, но его никто не смотрел. Я допил пиво и взглянул на свое отражение в зеркале за стойкой бара.

Я походил на призрака. Никогда прежде мне не было так страшно. Мой мозг сломался почти месяц назад, и до сих пор никто не мог точно сказать, станет ли мне когда-нибудь лучше. Я допил пиво и заказал еще.

Все мои друзья учились в престижных и дорогих колледжах Новой Англии, изучая историю искусств и французскую литературу. Они встречались с чудесными женщинами, влюблялись и думали о том, какая захватывающая взрослая жизнь ждет их впереди. А я был безработным неучем и жил в доме матери. Я не имел никаких перспектив. У меня не было ни денег, ни девушки. Зато мне не давали скучать почти непрекращающиеся приступы паники.

Я был готов покончить с собой. Меня останавливало только одно. Я не желал, чтобы паника победила.

Нью-Йорк (2008)

Со мной разговаривала Хиллари Клинтон, а у меня было слишком сильное похмелье, чтобы ей отвечать. Мы стояли на балконе 30-го этажа многоквартирного дома Сан-Ремо на Сентрал-Парк-Вест. Она была одета в темно-синий спортивный костюм, ее тщательно уложенные серебристые волосы поблескивали на солнце. Я стоял рядом, пошатываясь, небритый, в потертом сером свитере, надетом поверх старой футболки с надписью «Cramps».

Мы с Хиллари были знакомы уже несколько лет и вместе организовали несколько благотворительных акций. Одна из них проходила именно сейчас в нарядном зале за нашей спиной. Каждый раз, когда мы встречались, Хиллари очень доброжелательно относилась ко мне, а я никогда не понимал почему. Она была преуспевающим адвокатом и сенатором Соединенных Штатов. А я – музыкантом с подпорченной репутацией, теряющим былую популярность.

Сенатор Клинтон серьезно смотрела мне в глаза, пока я пытался сказать что-то умное о состоянии американской политики. Похмелье было настолько сильным, что мне с трудом удавалось сосредоточиться.

– О, забыла сказать! – воскликнула она, когда я решительно и надолго замолчал. – Вы знаете Дэррила из Run-D.M.C.? Он тоже придет.

Я не стал рассказывать ей о том, как в 1989 году выступал диджеем в клубе «Mars» после концерта Run-D.M.C. и познакомился там с Дэррилом. Это потребовало бы слишком много усилий.

– Да, я давно его знаю.

Она тепло улыбнулась, пожала мне руку и направилась в зал на благотворительное мероприятие.

Сан-Ремо был красивым зданием, построенным в стиле ар-деко. Он располагался в нескольких кварталах к югу от огромного престижного дома Эль-Дорадо. Свой пятиэтажный пентхаус в его южной башне я недавно продал.