Всё к лучшему - [43]
Шесть шагов туда и шесть обратно.
Не заблудишься.
Соседей по шконке то забывали, то по два раза в день таскали на допросы. Но остальное время мы дремали или разговаривали.
Из всей информации у нас и было-то две устарелые местные газеты. Их однажды, по моей просьбе, на утреннем обходе закинули к нам, как диверсантов в тундру.
– Да, плохи дела, – сказал тогда домушник, внимательно прочитав прогноз погоды.
И мы пустили прессу по назначению.
– Что это у вас там? – насторожился много позже офицер на белорусской таможне, открыв мою сумку, полную книг.
– Книги, – сказал я.
– А зачем?
Зато ни одна женщина, а тем более девушка, не слушала меня так внимательно, как сокамерники.
Я пересказывал им фильмы и книги, придумывая по ходу новые повороты сюжетов. Вспоминал Шейнина и Сабатини, Тамерлана и Наполеона, Патриса Лумумбу и Калигулу.
– Расскажи еще что-нибудь, – скучал квартирный вор. – Об этом, о маркизе-садисте. Как он ее в корзину сажал голой жопой…
– На себе не показывай…
И еще я читал им стихи. И свои – тоже. Даже сочиненные уже там – от беспокойства и ничегонеделания.
А когда же еще пишут стихи?
Звук шагов ушедших замер.
Оглушительная глушь.
И в простенках общих камер
Одиночки наших душ
Дней рассыпанные зерна -
На потраву всем ветрам.
И с ключами коридорный -
За апостола Петра.
Дух свободный – неугодный.
Потому что он везде
Под ярмом ходить негодный
И кусается в узде…
Их это особенно тронуло.
– Непонятно, но сильно, – сказал домушник. – Мой дед тоже был кавалерист.
Тещеубивец молчал, видимо, о своем.
По ночам он подскакивал и кричал что-то, захлебываясь, на непонятном зверином языке. А наутро его вновь забирали на допрос.
Человек, видимо, так устроен, что ушедшего ждут. Все-таки движение и информация, даже если ее и нет вовсе.
Чье-то возвращение – это всегда, пусть даже очень короткая, но перемена в жизни. И за решеткой, как на воле.
Однажды его долго не было, и наконец в двери залямзили засовы. Прокашлялись и взвыли, нехотя открываясь. Вдруг в коридоре раздались голоса, непонятная суета и выяснения. Дверь хлопнула и затихла. А за ней, удаляясь, ухнули шаги, быстро погасшие в глухом коридоре.
И все улеглось, и липкая недвижимость тишины снова завернула нас в духоту одиночества и рвань односложных диалогов.
Что-то случилось…
Через полчаса снова захлюпала дверь и появился Он. Наш. Третий.
Взмокший, на грани очередного припадка.
– Волки, – сказал он, подергивая от злости плечом. – Волки они и есть. Сначала поговорили, как обычно. Потом нарисовалась очная ставка с моей пудреницей. Но дело не в этом. В оконцовке следователь оставил пачку папирос на краю стола и отвернулся. Бери, мол. Я вижу, рядом ручка его лежит. Было бы что особенное – обычная писалка. Ну и прихватил с собой. А он не сразу заметил. Но зато, когда понял, бегом и с криком. Вот и дернули обратно, обыскали и все повытаскивали.
– А зачем тебе эта ручка? – удивился я. – Ты ее и не раскуришь, и не съешь.
– Как зачем? – не понял убивец и почти обиделся: – А чем ты стихи писать будешь? Васей?
Один человек мне сказал, что нет в жизни счастья.
– А где есть? – спросил я.
И застыдился.
Одному молчать легче, чем вдвоем. А вдвоем – труднее, чем всем вместе. Но зато молчать всем вместе легче, чем одному.
Это и есть свобода слова.
ПСИХ
Один человек сказал мне, что я жид.
– Нет, – ответил я. – Жиды – это те, кто с вами остается.
На мне была легкая рубашка, а на шее цепочка с шестиконечной звездой Давида.
Я был тут – и уже не здесь.
Мы в глухие советские времена стояли у палатки с пивом в городе, где друзья посоветовали переждать после обыска дома. Обыск проводили симпатичные ребята, молодые, но неулыбчивые и чем-то озабоченные.
– Улыбаясь, вы делаете ваши зубы беззащитными, – говорил тренер по боксу в местном Дворце пионеров, наставляя молодежь, как держаться на ринге, а затем выживать, уже за канатами.
Гости молча собрали еврейские книги, фотокопии учебника иврита, какие-то иностранные журналы, личные записи, отпечатанный почти на папиросной бумаге самиздат и пачку книг из «Библиотеки Алия» – от Теодора Герцля до хасидских притч.
– Поехали, – сказал старший через пять часов обыска.
«Приехал», – подумал я.
– Подпишите, это предостережение. Посадим, если не прекратите, – кивнул головой прокурор и налил себе воды из казенного графина. Мутного, как взгляд полицая.
– И чего вам не хватает, куда уезжать из страны колотитесь, не понимаю. Вон другие евреи, в большинстве своем довольны, а вы только бесстыдно воду мутите…
Прокурор был с похмелья или на работе, но предвзято.
Он посмотрел на свое отражение в графине, и его передернуло:
– Жиды…
– Еврей – это национальность, и не обессудьте, – сказал я и подумал: «А каково русским?».
Уже третий год какая-то горячо любимая тетя Хася не могла со мной воссоединиться.
Но она жила в Израиле, а я не жил на Украине.
– Переждешь пару месяцев на квартирах, – сказал Саша, человек, который создал сеть подпольного еврейского образования от Москвы до самых до окраин. – Вот адреса в Питере и Ереване…
Когда я вернулся, жить уже было негде. В одной комнатке – три кровати для маленьких детей, не считая нас с женой. Туда можно было только войти.
Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.
Второе издание. Воспоминания непосредственного свидетеля и участника описываемых событий.Г. Зотов родился в 1926 году в семье русских эмигрантов в Венгрии. В 1929 году семья переехала во Францию. Далее судьба автора сложилась как складывались непростые судьбы эмигрантов в период предвоенный, второй мировой войны и после неё. Будучи воспитанным в непримиримом антикоммунистическом духе. Г. Зотов воевал на стороне немцев против коммунистической России, к концу войны оказался 8 Германии, скрывался там под вымышленной фамилией после разгрома немцев, женился на девушке из СССР, вывезенной немцами на работу в Германии и, в конце концов, оказался репатриированным в Россию, которой он не знал и в любви к которой воспитывался всю жизнь.В предлагаемой книге автор искренне и непредвзято рассказывает о своих злоключениях в СССР, которые кончились его спасением, но потерей жены и ребёнка.
Наоми Френкель – классик ивритской литературы. Слава пришла к ней после публикации первого романа исторической трилогии «Саул и Иоанна» – «Дом Леви», вышедшего в 1956 году и ставшего бестселлером. Роман получил премию Рупина.Трилогия повествует о двух детях и их семьях в Германии накануне прихода Гитлера к власти. Автор передает атмосферу в среде ассимилирующегося немецкого еврейства, касаясь различных еврейских общин Европы в преддверии Катастрофы. Роман стал событием в жизни литературной среды молодого государства Израиль.Стиль Френкель – слияние реализма и лиризма.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сюжетная линия романа «Гамлет XVIII века» развивается вокруг таинственной смерти князя Радовича. Сын князя Денис, повзрослев, заподозрил, что соучастниками в убийстве отца могли быть мать и ее любовник, Действие развивается во времена правления Павла I, который увидел в молодом князе честную, благородную душу, поддержал его и взял на придворную службу.Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.