Тишина от удара лопнула и посыпалась на землю осколками битого, как человек, стекла.
А она уже бежала, а потом шла, легко и радостно, через ночной город домой и ничего не боялась. Во всяком случае, до утра.
Много лет спустя я услышал от матери эту историю и устыдился, что никогда не мог бы так сделать. Посчитал бы мелким. Мне казалось по молодости, что у власти должны быть люди. Не сейчас, так когда-нибудь. Но потом я понял, что «сейчас – это и есть всегда». И если случается чудо, то ненадолго. И куда тогда денется быдло? Без власти же нельзя.
Когда они лезут ко мне временами – такие, как тот, в спальне, – то сдерживаюсь, и у меня не появляется желания искать на ночном тротуаре камень. Мне бы хотелось видеть их в лицо. Даже нет – в лоб.
Но именно поэтому я против свободной продажи оружия…
(УКРАИНА, 1975)
– Хорошие у вас девушки, – старший лейтенант в редкой для Киева морской форме поймал меня в коридоре ресторана, куда мы с товарищем зашли поужинать на досуге студенческих каникул. Вернее, каникулы были у него. А я уже ждал повестку в армию, отказавшись от предложения матери отмазаться.
– Я что, больной?
И поехал посмотреть Киев. На пару дней, к другу.
– Ты что, больной? – только и сказал он, узнав, что я собираюсь в армию. И больше ничего. Но вечером, по-хозяйски, повел меня в местный центровой ресторан.
К столику, недалеко от музыкантов, к нам подсадили двух девушек. Как оказалось, возвращающихся из командировки транзитных подружек. Друг жил с мамой, вести нам их было некуда, поэтому, познакомившись и переговорив немного, мы занялись кухней и своими разговорами, вяло подключая новых знакомых. Из приличия.
Когда заиграла музыка, через час или полтора, девушек галантно пригласили военные. Разрешения на танец они, понятно, спрашивали и у нас.
– Хорошая у вас компания, – старший лейтенант оказался неожиданным и в то же время настолько с иголочки застегнутым, что я машинально проверил брюки. Все ли пуговицы на месте.
– Плохих не держим…
– Учитесь, наверное, вместе, – серьезно сказал он. – Мы же видим, что вы пригласили девушек поужинать. По-дружески. А нам они понравились. В них есть какая-то загадка. Даже тайна…
– Это так, – растерялся я, не понимая, к чему он клонит.
– Так уступите?
– Не знаю. В принципе, хорошим ребятам не жалко…
– Понимаю, – неожиданно сказал военный. – Расходы есть расходы. Столько хватит?
И вытащил из кармана три червонца. В пересчете по тем временам – три наших здешних ужина. Он почти насильно сунул мне деньги в руки и радостно пошел к своему столику, где за нами прозрачно и где-то даже с надеждой наблюдал другой старлей.
– Расплачиваемся и сваливаем, – сказал я, вернувшись.
– Да ладно, – удивился друг. – Еще минут сорок до конца музыки. Можем и посидеть.
Но я уже звал официанта.
А в это время к девушкам уверенно шли на всех своих сивушных парах бравые морские офицеры. Абордаж им был обеспечен.
Один человек мне сказал, что ценит в женщине загадочность и тайну.
– Оно, конечно, – ответил я и подумал: «Женщина всегда тайна. И чем старше, тем их больше».
(БЕЛАРУСЬ, 1975)
– Есть повод выпить, журналист? Но сначала по девочкам…
Водитель Коля, открытый, русоволосый, голубоглазый, очень похожий на Есенина, был у меня старшим. И за рулем, и разнорабочим. А я просто грузчиком.
После отчисления из университета три-четыре месяца, до армии, надо было где-то работать. Не мог же я сесть на шею матери? В Минске ничего не держало. Скорее, наоборот. В могилевском городском управлении быта как раз и сгодился. Погрузи, отнеси. Руки заняты, зато голова свободна. Неизвестно, что лучше.
Повод выпить у нас был смешной. Я снова вступил в комсомол. Как грузчик. Без вопросов. Скрыл, что исключили. Объясняться, точнее пугать, не хотел. Евреи же хитрые. И, суки, живучие.
Два раза в неделю мы ездили по всем парикмахерским города и забирали стоящие там цинковые баки с остриженными волосами и разными склянками. Волосы просто сваливали в кузов нашего грузовика, стараясь стоять там поаккуратнее, чтобы не подцепить вшей. А потом отвозили эту гору человеческого мусора за город, на свалку, где лопатой и сбрасывали.
– Ничего, – говорила мама. И плакала.
Свалка произвела на меня страшное впечатление другого, параллельного, но реального мира. Я не про запах. От иных, с парфюмом, тошнит больше.
Когда любая машина прикатывала туда, то в небо, резко и напуганно, поднимались стаи черного воронья, плавно перелетая на новое место под солнцем, а со всех сторон медленно, почти лениво, появлялись люди с опущенными плечами и металлическими крючьями в руках. У нас они выгребали стеклянные бутылочки. Но просматривали все. Не разговаривали и даже не смотрели в нашу сторону. Они были заняты делом.
– Это тебе не на лекциях сидеть и девок вумных щупать, – посмеивался Коля.
– Да ладно, – лениво отбивался я. – Какая разница? Вумные – глупые. Они не ценят свое счастье и торгуются…
В парикмахерских симпатичные девчонки делали нам бесплатную модную стрижку, поили чаем, совали флакончики одеколона в подарок, а одна, разговорившись о жизни, привезла из дома старую, военных лет, ухоженную печатную машинку.
