Все грехи мира. Книга III - [70]

В случае же «Американского Убийцы топором» мы никаких корреляций не находим. В месяцы «сезонных обострений» [март-апрель и сентябрь-октябрь] никаких провалов в активности преступника нет. Напротив, в начале осени у преступника мы видим максимум активности: в сентябре – 4 убийства [20.09.1909 г., 04.09.1911 г., 17.09.1911 г. и 30.09.1911 г.], в октябре – 2 [31.10.1909 г. и 15.10.1911 г.]. Весной преступник тоже демонстрировал активность: в марте и апреле – по 1 убийству, а в мае – 2 [12.05.1901 г. и 13.05.1906 г.]. Отсутствие «сезонного фактора» не доказывает отсутствие хронического заболевания, оно лишь свидетельствует о том, что заболевание «Убийцы топором» не являлось сезонно-зависимым. Упомянутые выше туберкулёз и сифилис как раз из разряда таких вот «всесезонных» болезней.

Кстати, отсутствие сезонных провалов в активности преступника позволяет нам уверенно утверждать, что "Убийца топором" не являлся выраженным душевнобольным. У него имелись – как и у всякого психопата – определенные странности в поведении, вроде необычных заявлений, отрицания авторитетов, экстравагантной манеры одеваться и т.п., но мыло он не кусал, с Луной не разговаривал и за бесами с дуршлагом наперевес не гонялся.

Подводя итог написанному, следует отметить следующее: предположение о появлении у "Американского Убийцы топором" серьёзного заболевания, кажется не только уместным, но и весьма близким к истине. Оно не только хорошо объясняет тот гнев, в плену которого преступник находился в 1911 г., но и его разную реакцию на тела убитых им девочек и женщин. В одних случаях, как уже отмечалось в этой книге, наблюдался явственный интерес, а в других – полное отсутствие оного. Подобные поведенческие флуктуации могли находиться как раз в зависимости от изменения физического состояния преступника.

На протяжении всего года его самочувствие ухудшалось, и хотя физические кондиции всё ещё позволяли убийце совершать сложные нападения и эффективно уходить от преследования, неотвратимый ход событий уже предопределил скорую и неизбежную немощь. Точнее даже, не немощь, а неспособность оставаться столь же эффективным, как и прежде. Убийца должен был сознавать, что конец его кровавым развлечениям подходит к концу. И эта мысль лишала его остатков покоя, делая одновременно и несчастным, и особенно опасным.

Предстоящий 1912 год должен был во всех отношениях превзойти «результативность» года предшествующего и стать подлинным апогеем кровавой вакханалии. Зная, что именно и почему произошло тогда, мы должны признать: он и в самом деле стал апогеем кровавого бесчинства.

Но это сюжет уже следующей части нашего повествования.