Все дьяволы здесь - [45]

– Трудитесь?

В первые дни своей работы в компании Жан Ги приезжал сюда по выходным, когда в здании стояла тишина и он мог побродить тут без посторонних глаз. Никогда никакая охрана не проявляла к нему интереса.

Так с какой стати сегодня здесь появился охранник? Очень интересно.

Его взгляд, хотя и настороженный, не был угрожающим. Скорее, озадаченным.

– Oui. Чем я могу вам помочь? – спросил Бовуар, отрывая взгляд от своего ноутбука, словно его прервали.

– Ничем, месье. Я просто проверяю.

– Что проверяете?

– Что все в порядке, как оно и должно быть.

– Не совсем. Я должен быть дома, играть с сыном. А я вместо этого здесь. – Он улыбнулся и встал.

– Почему вы здесь, месье?

Ни один охранник никогда прежде не задавал Бовуару подобных вопросов. Охранников это не касалось. Но этот охранник, видимо, считал иначе. И возможно, подумал Бовуар с некоторой тревогой, его это все-таки касалось.

– У меня со дня на день должен родиться ребенок. Девочка. – Он поднял свою кружку, и охранник отошел в сторону, пропуская его. – Когда она родится, я возьму отпуск. И перед этим счастливым событием решил подчистить хвосты.

Он вспомнил, что кофемашина находится у дальней от принтера стены. Туда он и направился.

– Кофе?

– Нет, месье.

Охранник сделал то, на что и надеялся Бовуар. Он проводил его до кофемашины.

– У вас есть дети? – Бовуар посмотрел на беджик охранника. – Месье Луазель?

– Нет.

Неразговорчивый.

Луазель начал поворачиваться.

– Знаете, я прежде работал копом, – сказал Бовуар, которому отчаянно нужно было остановить охранника, прежде чем тот увидит распечатку, выданную принтером. – В Квебеке, как вы, возможно, слышали.

Жан Ги намеренно усилил свой квебекский акцент, начав гнусавить. Он уже пробыл в Париже достаточно долго и знал, что на квебекцев здесь смотрят как на туповатых деревенских родственников.

Хотя это было оскорбительно и невежественно, он находил такое отношение полезным.

– Надоело, что в меня стреляют, – продолжал Жан Ги. – А с увеличением семейства… – Он красноречиво замолчал.

Охранник впился в него глазами. Изучал его. Практически проводил его вскрытие, как это чувствовал Жан Ги.

Бовуар видел, что происходит за спиной Луазеля в офисе мадам Арбур. А там что-то происходило. Компьютер ожил, на экране мелькали изображения.

Даже на расстоянии он понял, что происходит. Электронные письма, чертежи – все стиралось.

«Вот говно. Вот ведь говно вонючее, – подумал Бовуар. – Черт».

Но его лицо оставалось спокойным, а взгляд вернулся к охраннику.

– Вы, случайно, не знаете, как эта штука работает? – сказал он, показывая на кофемашину. – Чтобы добиться чего-то от этих машин, надо иметь квалификацию инженера. За пять месяцев я толком научился только зерна молоть.

– К сожалению, ничем не могу вам помочь, – сказал Луазель.

Жан Ги сделал вид, что возится с машиной, поглядывая краем глаза, как охранник идет назад к лифту.

«Давай же, давай. Шевели ногами».

Когда двери лифта открылись и наконец закрылись, Бовуар понесся по офису, доставая на бегу телефон. Он знал, что не может спасти файлы от уничтожения, а потому сделал максимум того, что мог.

Он фотографировал послания, по мере того как они выводились на экран и уничтожались.

Глава шестнадцатая

– Merci, – сказал Гамаш, когда помощник Дюссо поставил перед ним чашечку эспрессо.

– Je vous en prie[54], – сказал молодой человек и вышел из кабинета.

Арман не раз бывал в знаменитом Тридцать шестом, и довольно часто именно в этом кабинете. С его грязноватыми старыми окнами, давно закрашенными краской. Наверняка краской, содержащей свинец. Угольный камин, слава богу, больше не работал. А в потолке, кажется, содержался асбест.

Здесь стоял мускусный запах, как будто в стенах лежали мумифицированные мертвые существа.

В здании царила сырость, зимой здесь было прохладно, а летом – душно. И в то же время здесь все было настолько пропитано историей, что Гамаш каждый раз, входя сюда, испытывал душевный трепет.

Он понимал необходимость модернизации, а это означало переезд на новое место, но он порадовался, узнав, что префект оставил свой кабинет здесь.

На столе Клода стояли рамочки с фотографиями жены и детей. И собаки. На стенах висели фотографии коллег, но, как заметил Гамаш, ни одной фотографии предшественника – Клемана Прево.

Дюссо с благодарностью принял свой эспрессо и кивком отпустил помощника. Подавшись вперед, он спросил:

– Как дела, Арман?

– Держусь.

– Точно?

Дюссо видел напряженность в глазах друга и некоторую бледность из-за небольшого недосыпания и больших тревог.

«Знает ли он, что Горовиц умирает?

Знает ли почему?

Что именно знает Гамаш?»

Арман сделал большой глоток кофе. Ароматного, крепкого – как раз такой кофе ему и требовался.

Он посмотрел на человека, сидящего перед ним, и спросил себя: «Что именно знает Клод Дюссо?»

– Я только что разговаривал с помощницей Стивена, – сказал он, откинувшись на спинку кресла и положив ногу на ногу. – Агнес Макгилликадди. Я дам тебе ее координаты. Вероятно, ты захочешь ей позвонить. Но это было… – Арман замолчал, собираясь с мыслями. – Тяжело. Эмоционально. Ей за восемьдесят, и она работала со Стивеном почти с самого начала.