Все дьяволы здесь - [36]

Она ошиблась.

Рейн-Мари остановилась в залитом солнцем атриуме универмага «Ле Бон Марше». Магазин не изменился. Яркое просторное помещение представляло собой невероятное и идеальное сочетание коммерции и красоты. А теперь, по прошествии времени, еще и истории.

«Ле Бон Марше» был старейшим, первым магазином подобного рода в Париже. А фактически первым в мире. Он открылся в 1852 году, опередив более чем на полстолетия «Селфриджес» в Лондоне.

Собственно говоря, отель «Лютеция» был построен владельцем «Ле Бон Марше» главным образом для того, чтобы дать покупателям место, где можно было бы остановиться, пока они тратят деньги в его необыкновенном магазине.

Он был провидцем. И предвидел богатство. Чего он не мог предвидеть, так это других применений, для которых будет пригоден его великолепный отель.

Даниель и Анни в детстве ничего так не любили, как кататься вверх-вниз по знаменитым эскалаторам, выложенным белой плиткой, разглядывать товары, глазеть на громадные инсталляции, принадлежавшие равно искусству и маркетингу. Они заходили в отдел игрушек, кондитерский отдел, а потом возвращались в «Лютецию», чтобы выпить горячего шоколада.

Это почти идеальное коммерческое творение было наполнено счастливыми воспоминаниями.

Но не сегодня.

Рейн-Мари Гамаш пришла сюда по определенной причине, с темной целью.

Она направилась в парфюмерный отдел и подошла к прилавку с одеколонами.

Гамаш и Бовуар сидели голова к голове, разглядывая корявую писанину Стивена.

Сначала они проверили записи предыдущего дня. Их было несколько.

Стивен написал «Арман, Роден» и обозначил время.

Ниже стояли буквы АФП.

– Александр Френсис Плесснер? – спросил Бовуар.

– Наверно, он. Тогда он и прилетел в Париж.

Еще ниже Стивен написал: «Ужин, семья, Жювениль» и время.

– Вы сказали, он собирался встретиться с кем-то за бокалом вина, прежде чем прийти на ужин, – сказал Жан Ги. – Думаете, это был Плесснер?

Гамаш кивал, разглядывая страницу.

– Жак? – обратился он к метрдотелю.

– Oui, месье Арман?

– Месье Горовиц заходил сюда вчера?

– Bien sûr[45]. Заходил. Полакомиться мороженым.

– Кто с ним был?

– Никого, месье. Он пришел один. Я сам его обслуживал.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Он к вам присоединится?

Арман уставился на метрдотеля и понял, что тот ничего не знает о случившемся. Да и с чего бы ему знать?

Гамаш встал и повернулся лицом к Жаку:

– К несчастью, его сбила машина.

У Жака отвисла челюсть.

– Non, – прошептал он. – Это серьезно?

Его голубые глаза, проницательные, как всегда, обученные замечать самые тонкие движения, малейшие изменения выражения на лице клиента, теперь выдавали его собственные чувства.

Жак знал месье Горовица с первого своего дня службы в «Лютеции». Стакан заезжего канадца был практически первым, который он наполнил водой.

Жак сильно нервничал, слишком сильно наклонил серебряный кувшин и пролил воду на скатерть.

Ему тогда было всего пятнадцать, и он в ужасе уставился на пятно на скатерти, потом поднял глаза на сидящего за столом человека.

Лицо клиента было спокойным, как будто ничего и не случилось. Он только улыбнулся едва заметно и кивнул, подбадривая юношу.

Все было в порядке.

Все остальное в первые несколько дней работы Жака было как в тумане, но канадский бизнесмен произвел впечатление. И не только своим добрым поступком.

Прежде всего, своей речью, которая представляла собой смесь немецкого, английского и французского. И была малопонятна для новенького помощника официанта.

Если другие клиенты были явно богаче, влиятельнее, то этот производил впечатление своей уверенностью. Он чувствовал себя здесь на своем месте.

К тому же он сунул в карман начинающему официанту чаевые.

Три сотни франков. Жак столько за неделю зарабатывал.

В то время Стивен еще не был богат, хотя Жак не догадывался об этом. Но Стивен увидел и вознаградил в Жаке трудолюбие. Чувство ответственности за свою работу.

А кроме того, Стивен Горовиц знал, какая смелость нужна, чтобы обслуживать столы, за которыми сидят трудные, даже пугающие клиенты. Смелость всегда должна вознаграждаться.

Еще одно, что запомнилось Жаку, – это то, как он увидел в длинном коридоре месье Горовица, который остановился перед напольной мозаикой у входа в отель «Лютеция». Там был выложен символ отеля, являющийся одновременно древним символом Парижа.

Первоначальное название Парижа – Лютеция. А его эмблема представляла собой корабль, застигнутый штормом в море.

Этот символ и был выложен на полу при входе в отель.

Месье Горовиц повернулся к юному Жаку и сказал:

«Fluctuat nec mergitur»[46].

Каждый парижский школьник знал, что это значит. Таким был девиз древнего поселения Лютеция. И Парижа.

«Напоминает мне о „Буре“», – сказал месье Горовиц, кивком показывая на мозаику.

Жак оглядел тихий коридор. Трудно было найти место, менее напоминающее бурю.

«„Мы созданы из вещества того же, что наши сны“[47], – процитировал Шекспира месье Горовиц. Он перевел взгляд своих кристально чистых голубых глаз на недоумевающего парнишку. – А иногда из кошмаров, верно, молодой человек? – Он огляделся. – Кто знает, где мы столкнемся с дьяволом?»

«Oui, monsieur», – ответил Жак, хотя он понятия не имел, о чем говорит этот человек.