Все дни прощания - [47]

Может, поэтому, когда я вошел в наш двор, не испытал ни страха, ни трепета. Только от радостной чистоты дорожек, от полыхающей разноцветьем клумбы и свежевымытых листьев на деревьях и кустах что-то кольнуло в груди — мой дом!.. Я мотался без дела, совершал ошибки и даже глупости, переводил «положительный» опыт в «отрицательный», а мой город по-прежнему жил для меня, оставался красивым и строгим, таким, как всегда. Он не собирался меняться вместе со мной, по крайней мере — в худшую сторону, он принимал меня любого. Он принимал! Но сам себя, любого, я уже принять не мог!..

Степка, увидев меня, отступил назад и заорал:

— Сколько можно, а? Ты человек или кто?! Твой батя каждый день прибегает, мы с ног сбились, тебя разыскивая, весь вчерашний день…

— Это уже было, Степа, давай о чем-нибудь другом.

— О чем другом? Ты понимаешь, что делаешь? Или ты надумал жить всем во зло?

— Ладно, Степа. Как моя мама? Вчера мы с тобой толком и не поговорили.

— Как его мама! Он еще интересуется мамой! Кому, как не сыну, знать о матери больше, чем всем остальным?.. Я ждал тебя. Ждал, чтобы сказать, что мы с тобой больше не друзья. Хватит! Ты сам предал наши отношения. Можешь убираться туда, где был, к своим подоночным друзьям.

У меня похолодело внутри. Я не ожидал от Степки таких слов. Захотелось повернуться и уйти. И больше не приходить сюда, чтобы не видеть разъяренного друга.

— Извини, вижу, не вовремя зашел.

— Не вовремя зашел! Он еще фасонит. Мать при смерти, а он сидит в дерьме по самые уши и охорашивается.

Нужно было уходить. Это был новый, какой-то бешеный Степка, я его таким не знал. Но что-то удерживало меня, может быть, все мои прежние уходы. Ноги будто приросли к полу — я не мог сделать шага на лестницу. Казалось, сделай я этот шаг, и уже никогда больше не смогу переступить порог Степкиного дома. Его дверь для меня захлопнется навечно.

И неожиданно для самого себя, я тихо попросил:

— Ладно, Степа, я все понял… Давай мириться?

Степкины глаза дрогнули. Он опустил их и пробубнил:

— Мириться, мириться… Давно бы так! Проходи. Что у тебя с подбородком?

Я повернулся к зеркалу. Под щекой — темное пятно. Прикоснулся пальцами — больно. Это был вчерашний удар Спартака.

— Тебя били? За что?

— Другом не стал. Ну а раз не друг, значит, враг.

— За то и получил, — сказал Степка, обходя меня кругом. — Только жаль, мало они тебе дали. Я думал, твои новые дружки поумнее: уж если бьют, то на совесть.

Я отошел от Степки и встал у окна. По щекам поползли слезы. Они с грохотом падали на газету, лежавшую на стуле.

— Не надо, Дим, перестань, — говорил Степка, заходя то слева, то справа.

Я смотрел на улицу и ничего не видел.

— Что отец говорил?

— Матери твоей сделали операцию. Но улучшения не наступило. К ней теперь никого не пускают, даже твоего отца… Не реви, может, обойдется… А я сегодня в судостроительно-техническое училище поступил. Буду кораблики по морю пускать. Дим, пошли вместе? Я и твои документы возил, но без тебя не приняли, сказали, чтобы сам принес. К тому же медкомиссию надо пройти. Мы с тобой всю жизнь вместе, нам зачем расставаться? Там в приемной комиссии чудак сидит, все данные спрашивает. Смехота! Это чтоб на новом месте не растерялись наши способности. Большой артист! Обрадовался, что я рисовать умею, хвалил даже. Махнем, а?

— А где твои? — спросил я.

— К родителям уехали. И Князев с ними. Я тоже должен был ехать, но ждал тебя. Не мог уехать, не повидавшись. Мне и Нинка сказала, чтобы я тебя нашел. Слушай, у меня идея: поступишь в училище и махнем к моим, а? У нас есть два-три дня. Мне надо им на глаза показаться, а то обидятся. Да еще с тобой! Мои знаешь как обрадуются!.. И Князев там!.. Что ты молчишь?

Я был благодарен ему за его страсть, за его предложение. Но что-то мешало согласиться. Что-то было недоделано, и я сказал:

— Понимаешь, у них остался портфель и книги Анатолия.

— Какие книги?

Я рассказал, что произошло в квартире Анатолия. И про Лику рассказал. И про то, что мы ушли от них.

— Ну и черт с ними, с книгами. Обойдется этот Анатолий — на будущее умнее станет.

— Что ж, умнее так умнее… Едем в училище!

Степка побледнел. Молча пожал мне руку и коротко повторил:

— Едем!

Глава восьмая

На автобусе мы приехали к проходной судостроительного завода. Степка вел меня мимо стрелок с красными буквами: «Приемная комиссия». У двери мы увидели высокого парня — он аккуратно складывал свои бумажки и что-то бубнил под нос.

— Ты что? — спросил его Степка. — Не приняли?

— И вас могут не принять. Данные есть?

— У меня есть, меня уже приняли, — весело сказал Степка.

— А какие нужны? — спросил я.

— Чтоб на гармошке наяривал. Или по спорту разряд имел. Или какую-нибудь технику придумал. Пошли в строительное училище, там всех берут и данных не спрашивают.

Степка покрутил головой.

— Нет. Нам корабли строить надо.

Я открыл дверь и увидел в большой комнате человек пять-шесть таких же поступающих. Мы вошли, остановились у двери.

За красивым голубым столом двое: мужчина и женщина. Она что-то пишет в толстую тетрадь, а он сидит так, будто смотрит телевизор: голову приподнял, руки сложил на груди, а прищуренные глаза спрашивают: «Ну, посмотрим, чем вы нас удивите?»