Все дело в науке - [2]

- Сколько ты весишь, Джонас?

- Примерно сто тридцать восемь, - ответил Симмонс глухим голосом.

- Я так и думал. Ну так вот, этот Ноттер опять разговорился. Подошел Билл Огивли, и Ноттер рассказал нам обоим, что он был чемпионом в Колумбусе. Несколько лет назад. Одного своего противника он вообще вышиб за веревочные ограждения, и тот два дня валялся без сознания. Я, конечно, все время о тебе думал.

В конце концов я ему сказал: "Ну что ж, мистер Ноттер. Я очень рад, что вы приехали в Холтвилль, и как раз вовремя. Вы можете выступить в боксерском состязании на нашем Ежегодном пикнике Купеческой ассоциации".

"Но ведь в Холтвилле не с кем боксировать", - возразил он мне.

"Есть, есть, - сказал я. - С Джоном Симмонсом - владельцем скобяной лавки. Он каждый день по два часа тренируется с боксерской грушей. Вы его видели?

Вот он и проведет с вами матч. Добро пожаловать!"

"Ну что ж, - отвечает он. - Я бы, конечно, показал ему где раки зимуют - и ему, и любому другому. Но дело в том, что я каждый день, да и вечером тоже, должен быть в магазине и времени на тренировки у меня нет".

"Не беспокойтесь, мистер Ноттер, - заявил тут Билл Огивли. - Я вместо вас подержу здесь оборону час-другой в день. Матч между вами и Джоном Симмонсом того стоит".

В общем, - заключил бакалейщик, - мы договорились. Правда, ни Билл, ни я ничего о правилах матча не знаем, но мистер Ноттер помог нам. Матч будет проводиться в боксерских перчатках по восемь унций.

Десять раундов. Я сказал, что такие перчатки есть у тебя в лавке. По правде говоря, Джонас, мне этот парень не очень-то понравился, и я буду рад, если ты его немного потреплешь.

Бакалейщик замолчал. Повисла тишина. Симмонс открыл витрину и, взяв оттуда комплект напильников, зачем-то вынул их из ящичка, а потом стал старательно укладывать обратно. Казалось, он был целиком поглощен своим занятием.

- Как он выглядит, этот мистер Ноттер? - наконец спросил он, не поднимая глаз.

- Среднего роста, - последовал ответ. - Примерно твоего веса, может, чуть больше. Усы, синяки какие-то на лице, но бицепсы у него в порядке: он закатал рукав и показал их. Ему, пожалуй, лет тридцать восемь, может, немного больше.

Симмонс молчал.

- Конечно ты должен потренироваться. Он намерен...

- Конечно, - согласился Симмонс без особенного энтузиазма в голосе. Минутой позже он задумчиво проговорил: - Знаешь, Питер, может, не стоит на Пикнике проводить матч. Это довольно-таки жестокое зрелище. Там дети будут, плохой для них пример.

- Но ведь это не драка, - запротестовал бакалейщик. - Это же выступление, шоу. Демонстрация правил бокса. Вы ведь не собираетесь причинять друг другу вред.

Симмонс с сомнением покачал головой:

- Ну, не знаю. Я понимаю, что это правила, наука, но не забывай, что все может случиться. Например, я посылаю апперкот ему в скулу, а удар попадает в челюсть. А челюсть - это уже опасно, Питер. Так его и убить можно.

- Ерунда, ты не станешь бить его так сильно, - недовольно сказал бакалейщик. - С ума-то сходить не будешь.

- Да нет, - не сразу кивнул Симмонс, - мы не будем сходить с ума.

- Ребятне это даже полезно, - горячо убеждал его Питер Болей. - Ты же сам не раз говорил, что каждый парнишка должен уметь драться правильно, а не таскать один другого за волосы и пинаться. Я тебе точно скажу, Джонас: это будет самое интересное из всего, что когда-либо происходило в Холтвилле. Я по дороге сюда заглянул к Рилею и Гарри Уотерсу, рассказал им обо всем, и каждый добавил по пять долларов в фонд напитков.

Представь себе только, ведь народ со всего округа сбежится - Холтвилль будет тобой гордиться, Джонас!

Симмонс, подогретый лестью и розовыми перспективами грядущей славы, со стуком закрыл витрину.

- Хорошо, Питер, - сказал он твердо. - Завтра же начинаю тренировки.

На следующий день в городе только и болтали что о предстоящем матче между Джоном Симмонсом и новым приказчиком Билла Огивли.

Почти тут же заявили о себе и противники идеи, чем вызвали болезненное удивление Питера Болея.

Кружок дамского чтения на своем очередном еженедельном заседании вынес осуждающую матч резолюцию, в которой ожидаемое событие было непостижимым образом охарактеризовано как "жестокая, бесчеловечная, деградационная демонстрация самых низменных инстинктов". А на собрании, устроенном по инициативе пастора методистской церкви, была вынесена старательно перепечатанная пастором же резолюция протеста, адресованная Питеру Болею, как председателю Комитета развлечений Купеческой ассоциации Холтвилля.

Питер Болей от изумления потерял дар речи, но, к счастью, в это время там случайно находился Гарри Ваутер, аптекарь, и он сказал следующее:

- Дамы, состоится не поединок, а показательное и познавательное выступление двух джентльменов, одного из которых мы знаем и уважаем вот уже три года.

Да, там будет обмен ударами, но исключительно в научных целях. Может, там и расквасят нос до крови, но ведь такое бывает и когда ваш ребенок, упав, ударится о деревянный ящик. Поэтому это нельзя называть жестокостью. Мистер Болей, я сам и большинство членов нашего комитета при всем уважении к вам вынуждены отклонить вашу просьбу.