Все, что вы хотели знать о королях, но не решались спросить - [55]

— Подтянитесь, дружище, я — император Германии.

Только когда чиновники в Гааге, полдня лихорадочно звонившие по всем телефонам, наконец-то нашли хоть одного человека, а именно графа Годарда Бентинка, который был готов принять императора «максимум на три дня» в своем загородном поместье в Амеронгене, поезд смог тронуться. Прибыв к Бентинку, Вильгельм II потер руки и потребовал «приличную чашку чаю». Говорят, он оказался очень требовательным гостем. Три дня, ко все возрастающему раздражению графа Бентинка, превратились в целых семнадцать месяцев.

Правда, новообразованная немецкая республика оставила Вильгельму II часть его состояния, так что весной 1920 года стало возможно подписать договор о покупке прибежища — поместья Доорн. В Доорне император превратился в достопримечательность для туристов. Из кофейни господина Ван Хартена, примыкавшей к раскинувшемуся на двадцати четырех гектарах поместью, открывался превосходный вид на сад бывшего императора. Господин Ван Хартен требовал в пересчете на сегодняшние деньги пятьдесят центов за место на террасе. Должно быть, немало гостей пострадало от такого предпринимательства, потому что ничего более интересного, чем рубящий дрова пожилой мужчина, они не увидели. Вильгельм II прожил еще двадцать лет в Доорне до своей смерти, последовавшей 4 июня 1941 года от легочной эмболии.

Если, по словам Гельмута Коля, существует «милость позднего рождения», то в случае Вильгельма II приходится говорить о немилости поздней смерти. Во всяком случае, ему не сделала чести поздравительная телеграмма, которую он послал Гитлеру после победы вермахта над Францией («Под глубоким впечатлением от капитуляции Франции я поздравляю вас…»). Правда, он якобы возмущался еврейскими погромами в ноябре 1938 года, что, конечно же забылось, в отличие от строк этого исторического поздравления. Но по крайней мере, его похороны прошли довольно достойно (хотя на них капелла вермахта и проиграла последний сигнал вечерней зори). А выбранная им эпитафия поистине грандиозна: «Не хвалите меня, ибо я не нуждаюсь в похвале; не прославляйте меня, ибо я не нуждаюсь в славе; не судите меня, ибо я уже предстою перед Судом».

Конец последнего императора из династии Габсбургов тоже был довольно-таки жалок, если сравнить его со славой и величием императорской и королевской Австро-Венгрии. Когда я посетил Отто фон Габсбурга, сына Карла Австрийского, на его вилле в Пёккинге на Штарнбергском озере, он рассказал мне, как с родителями пережил в замке Шёнбрунн конец Габсбургской империи. В ноябре 1918 года, когда запахло жареным, офицеры лейб-гвардии, присягавшие на верность императорской семье, тут же исчезли.

— Только несколько славных боснийских солдат оставались с нами до последнего. Все остальные сбежали. В том числе и адъютант моего отца, некий принц Зденко Лобкович.

Да и всех придворных подхалимов, всех этих многочисленных дядей, кузенов и кузин в Шёнбрунне, когда оказалось, что некому льстить, вдруг не стало видно. Позднее Отто рассказали, как граф Йозеф Хуньяди, венгерский камердинер, подошел тогда к императору, встал по стойке «смирно», как для официального доклада, и твердо произнес:

— Позвольте доложить: у вашего величества дерьмовая семья.

Отто фон Габсбургу в то время было шесть лет. Когда кончился «старый мировой порядок», ему пришлось пережить тяжелое время: после свержения его семью, подобно историческим обломкам корабля, много лет швыряло судьбой из одной великой державы в другую. Первым местом из многочисленных убежищ стал охотничий замок на австрийской территории, пока императорскую семью не посадили в поезд и не выслали в Швейцарию, где они были вынуждены много раз переезжать — и, наконец, остановились на португальском острове Мадейра. Там в 1922 году император Карл, абсолютно нищий, без надлежащего медицинского ухода, умер на вилле, предоставленной одним добрым португальцем. Обстоятельства жизни на вилле Квинта-до-Монте известны благодаря письмам одной служанки, которая бесплатно работала в обедневшей императорской семье: «Нет электрического света, вода только на втором этаже и внизу на кухне (…) Наше единственное топливо — сырые дрова, которые ужасно дымят. Мы умываемся только холодной водой. Белье здесь никогда не кипятят, не то что дома. Здесь это делает солнце — когда оно есть. К сожалению, пока мы видели мало солнечного света; часто с завистью глядим вниз, на Фунхал, где всегда светит солнце. Дом такой сырой, что все пропахло плесенью». В другом письме она пишет: «Если бы мы знали хоть кого-нибудь, кто сумел бы добиться помощи от Антанты, чтобы их величества смогли снять приличный дом. Их величествам надо предоставить достаточно денег, чтобы обеспечить им сносную жизнь (…) Самое ужасное то, что в мае императрица ждет появления ребенка и не может себе позволить ни повитухи, ни врача (…) Мы стараемся изо всех сил, чтобы справиться с ужасной ситуацией. Иногда у нас просто опускаются руки, но когда мы видим, с каким терпением их величества переносят все эти невзгоды, то с новым мужеством беремся за дело».

Последний австрийский император был не единственным монархом, осевшим в Португалии. В двадцатые годы это государство превратилось в настоящий накопитель свергнутых королей. Прибрежный городок Эсторил считался колонией бывших монархов. Но мало кому удалось сохранить здесь былое величие. Одни позволяли каким-то богатым покровителям содержать себя и убивали время, развлекая гостей на коктейлях у пожилых жен американских миллионеров рассказами о добрых старых временах. Другие, как Фарук, изгнанный король Египта, предпочитали Лазурный Берег и проигрывали в рулетку последние остатки своего уцелевшего состояния. Еще печальнее судьба сестры Фарука, принцессы Фатии. Вначале она работала уборщицей, а потом вышла замуж за служащего заправочной станции, который позднее застрелил ее в каком-то мотеле в Лос-Анджелесе.