Все, что шевелится - [124]

Становище Агды включало в себя десятка три чумов и раскинулось на обрывистом берегу Подкаменной Тунгуски. Гостя встречали восторженно, а когда узнали, что он недавно был в гостях у западных соседей, сюда спустился непосредственно из верхнего мира, скатившись на заднице по алому полотнищу северного сияния, то почтительно замолчали и немой вереницей провожали до чума повелителя края.

Князец оказался молод, безус и безбород и ни во что не верил. Слушал историю встречи с небесным посланцем Синкэном и скептически хмыкал. Даже весточку из нижнего мира от деда Сеченко встретил с брезгливой усмешкой: слыхали-де мы враки и поинтересней. Сотон же предусмотрительно молчал. Пил чай на брусничных листьях, а сам зыркал глазами по чуму. Углядел люльку с неразумным младенцем и понял, что шанс выйти в ряд сильных края сего у него имеется, и немалый.

– А ты, гость дорогой, с чем пожаловал? – спросил Агды. – Какие вести принёс, худые или добрые?

– Вести имею всякие, да не в них дело вовсе. Стал бы я из-за вестей с верхнего мира в средний мир посреди зимы лютой спускаться! ещё чего!

– Какая же нужда заставила тебя радужные края вечной весны и охоты покинуть?

– А кто у тебя в люльке спит? – вопросом на вопрос отвечал старик.

– Сын мой любимый, первенец! – гордо заявил папаша.

– Так вот, друг мой Хэвеки специально для меня сияющие полотна по небу раскинул, дабы мог я беспрепятственно на землю опуститься и дар тебе передать.

– Что за дар? – заинтересовался князец.

Сотон враз смекнул, что тот не хуже его самого обожает получить чего-нибудь на дармовщинку.

– Передал мне ханян твоего первенца.

– Как – ханян? – не поверил своим ушам Агды. Разговоров про ханян много ходило, но в глаза душу разумную никто никогда не видывал. А тут вдруг заявился наглец, утверждает, что ханян любимца у него запросто хранится, как безделка какая. – Покажи!

– Отчего не показать? – драматически тянул время Сотон. – Покажу. Непременно покажу, только спешить куда?

– Как это «куда»? – возмутился властитель края. Не привык, чтобы ему перечили или в чём отказывали. – Показывай немедленно!

– Ладно, – покладисто отвечал пришелец. – Сейчас так сейчас. Только где он у меня, ханян-то?

– Это ты у меня спрашиваешь! – взорвался князец. – Ежели потерял, так я велю тебя к вершинам согнутых лиственниц привязать, а затем стволы отпущу. Посмотрю, как ты у меня запоёшь, на части разорванный!

– А-а, – «вспомнил» юртаунец. – Так ханян у меня в багаже.

– А багаж где же?

– А багаж к нартам привязан. У дверей твоего чума стоит, ежели только каюры твои упряжку не угнали куда подальше.

– Я им угоню! Всех велю выпороть, а тебя – так в первую очередь! Надо же додуматься – душу моего любимца на морозе забыть!

– Ничего с ним не случится. Спит ханян до весны, рано ему ещё в первенца твоего переселяться, срок не вышел… Эй, Чачигир, сбегай к нартам, принеси мой заспинный мешок, только не развязывай, смотри у меня!

Парень выскочил на мороз и вскоре вернулся с мешком. Гость принял от него поклажу, уложил на шкуры и стал не спеша развязывать. Развязал и склонился над мешком так, чтобы никто другой внутрь заглянуть не сумел. Отыскал прозрачную бутыль и горлышко на всеобщее обозрение высунул.

– Тут ханян, – сказал удовлетворенно.

Люди смотрели на прозрачное горлышко и хозяина чужой души, ожидая чуда. Доведя накал всеобщего напряжения до предела, Сотон картинно выхватил бутыль и воздел над головой. Присутствующие охнули, когда увидели за прозрачным стеклом свернувшегося калачиком человечка. Зелёный и косматый, а подробнее не разглядеть, лицо руками прикрыто. Но видно, что не куколка, потому что во сне шевелится, иногда крошечной ладошкой отмахивается, словно злых духов или мух надоедливых отгоняет.

– Ха-анян, – выдохнули как один потрясённые зрители.

Даже князец обалдел. Никак не ожидал душу сына вживе узреть. Думал, покажет ему пришелец корешок либо какой камешек, а тут и сомнений никаких, что в волшебном сосуде живая душа, только спит, пока время вселяться не подоспеет. Малец пока обходится душой сходной со звериной. Вот это было чудо так чудо! Теперь Агды поверил, что перед ним никакой не самозванец, не враль залётный, а полноценный посланец богов. Стыдно ему стало за свою первоначальную спесь. Бухнулся пришельцу в ноги:

– Прости, бачка, что сразу Синкэна в тебе не признал!

Сотон понял, что победил, и сказал снисходительно:

– Да ладно тебе убиваться-то. Меня мало кто в лицо знает. Я не так уж часто к живым являюсь.

– Прости, прости! Скажи, что прощаешь!

– Прощаю, Агды.

– А что наверху творится, про то расскажешь?

– Расскажу, только ты сперва закати пир горой, на нём обо всём не спеша и поведаю.

– Закатю пир, бачка Синкэн, лучших важенок не пожалею, телят в молоке сварю.

– Вот и славно, а сейчас пусть твои молодцы юрту мою соберут да очаг разожгут пожарче. Я спать лягу, отдохну до встречи. А то намаялся, до тебя добираясь.

Князец распорядился, и чуть ли не полстановища кинулись собирать дом для почётного гостя. Сразу же нашлась и смазливая девица, охочая разделить ложе с посланцем небес. Сотон отпил полглоточка эрзац-сомагонки и прекрасно развлекался, пока на улице олешек резали и свежанинку варили. Разумную душу, несмотря на активные протесты Агды, он забрал и завернул в шкуры среди вещей, наиболее ценных с его точки зрения.