Все, что осталось от любви - [6]

— В смысле? Что ты хочешь?

— Пообещай, что сделаешь.

— Ты нормально скажи, а я подумаю.

— Маш?!

— Что? Чего тебе от меня надо?

— Я сам не могу выйти на улицу, соседи заложат. Сходи ты. Парню, который сейчас подходил, отдай деньги, а он тебе кое-что передаст.

— Нет.

— Маш, пожалуйста. Один единственный раз, мне плохо. Больше я тебя просить не буду.

Он продолжал говорить, приводя доводы, аргументы. Она и сама не поняла, как это получилось, но он смог уломать и на улице ей в руки перекочевал сверток, аккуратно упакованный в тетрадный лист в клеточку. Позднее пытаясь объяснить себе «зачем» и «почему», она пришла к выводу, что в тот момент любила его сильнее, чем думала. Он был ее братом — братом, который когда-то уделял ей время; играл, развлекал, смешил. Он был ее любимым братом.

На следующий день все повторилось, только подтекст изменился. Он вдруг обнаружил в себе талант психолога, а она стала подопытным кроликом, на котором навыки отрабатывались и шлифовались. Ее категоричное: «Нет», — уже ничего не значило. Он нашел щель, через которою семена уговоров падали в благодатную почву.

— Я не пойду! — крик, слезы.

— Ты же не хочешь, чтобы я сам вышел. Тогда тебе и мне достанется. — и она ходила, забирая на улице, в подъездах, квартирах. А потом, закрытая на кухню дверь, едкий запах, прожигающий все вокруг и вечерний консилиум дилетантов, сопровождаемый допросом с пристрастием.

— Ничего я не делал. — убедительное, с обидой на сомнение. — Я никуда не выходил и ничего не делал. — Она подтверждала, а затем ревела, закрывшись в ванной, ненавидя весь свет и себя в первую очередь.

Эти семейные советы — театр абсурда, преследовали ее даже во сне. Любимый, переходящий из раза в раз, вопрос: «Что делать?» — на который никогда нет ответа. Планы, предложения без реализации в жизнь. Как глупо и смешно выглядел тот, кто спрашивал ее мнение, словно оно кого-то интересовало, и ее излюбленное: «Не знаю». Чем дальше, тем яснее она знала все ответы, но продолжала твердить — не знаю.

Он признался, но ее не сдал. Родители клюнули на очередную утку и начался процесс по снижению дозы. Ему давались деньги, он покупал и принимал легально. А она смеялась до слез, когда мать с отцом выгоняли ее из кухни на время процесса, дабы не травмировать восемнадцатилетнего ребенка и вспоминала о том, как держала руку и смотрела на кончик иглы медленно двигающийся под кожей в поисках вены, описывающий круги и линии до тех пор, пока содержимое шприца не окрасится в багровый цвет.

* * *

Прозвенел звонок, и они бесшабашной вереницей слетели вниз по лестнице, торопясь покинуть надоевшие коридоры. Он поджидал ее, прислонившись к перилам, кудрявый и улыбающийся. Его выгнали из дома около полугода назад за кражу, и с тех пор никто из семьи его не видел. Она помнила как тогда, закрывшись в комнате, плакала и молилась, прося у Бога помощи не для себя, но для брата. И помощь пришла, украденное возвратили, заявление было отозвано, и все стабилизировалось, правда домой его не пустили, но это не самое страшное.

И вот сейчас ее удивлению не было границ, он стоял перед ней в чьих-то потертых штанах, старенькой рубашке, гладковыбритый и смотрел веселыми серыми глазами.

— Привет, Маняка, как учеба?

— Нормально, — она потерялась и не знала что отвечать. Хотелось бросится ему на шею, чтобы как в детстве ее закружили на руках, подбросили вверх и крича — «поймаю», пустились вдогонку, но она уже была взрослая.

— Послушай, я сейчас на мели, денег совсем нет. Пустишь меня домой, я возьму немного продуктов? — она не раздумывая, кивнула, совершенно забыв о наказе родителей, не открывать ему дверь и не пускать на порог. Отдала ключи.

— Я приеду через час. Ты меня дождешься?

— Не знаю. Если что, оставлю ключ у Адамантовых. Хорошо? — она согласилась и поспешила к ребятам, нетерпеливо переминающимся с ноги на ногу и кидающим в их сторону заинтересованные взгляды.

— Кто это? — спросила Иринка, когда школа скрылась за поворотом.

— Мой брат, — с долей гордости ответила она.

— Родной?

— Да.

Обернуться за час у нее не получилось. Магазин был закрыт на обед. Дома ее встретили тишина и белизна записки: «Я ушел, ключ у т. Вали».

Заходить в квартиру почему-то не хотелось. Вспомнились все скандалы последнего времени: пропавшие люстры, «малютки», открытый гараж, и руки тряслись от страха. Стоя на площадке, она уговаривала себя, что все в порядке и ничего дурного не случилось. На первый взгляд все на местах. Вздох облегчения, но рано. Пианино как-то сиротливо подмигнуло ей, демонстрируя отполированную поверхность крышки, на которой еще утром красовался новенький музыкальный центр. Сердце замерло.

— Может, папа приезжал, — подумала и кинулась к телефону. Несколько длинных гудков и знакомое: «Слушаю».

— Пап, привет. Как дела?

— Нормально.

— Пап, ты сегодня домой приезжал?

— Нет, а что?

— Да так, мне показалось, что кто-то был дома.

— Нет, не приезжал. — Сердце забилось куда-то, трепеща от ожидания. В голове промелькнуло: «Это конец. Попала. Надеяться больше не на что», — а где в сердце теплилась надежда: «Он сейчас вернется и принесет».