Все, что она хочет - [31]

Притормозить. Оглядеться. Вникнуть.

Очароваться не в обязательном порядке, а по собственному желанию и в спокойном темпе. Общение с прекрасным требует неторопливости - как общение с неординарным человеком, который раскрывается не сразу. Только когда поговоришь, узнаешь его точку зрения, поймешь его глубину.

Чуть ли не каждый месяц супруги паковали чемоданы, готовясь к очередной поездке. Необязательно за границу - с неменьшим удовольствием ездили по Америке. Полюбившиеся места как Ценральный Парк в Нью Йорке посещали несколько раз в год, он прекрасен во все сезоны.

Путешествовали насколько позволяли финансы. Руттенберги не миллионеры, но очень хороший средний класс. Оба имели в прошлом престижные специальности: папа - в финансовом отделе городской администрации, мама - в больнице. Проработали всю жизнь на одном предприятии, в благодарность за преданность получили неплохой бонус к пенсионному пособию. Раньше деньги тратили на семейные нужды - дом, машину, откладывали на образование для сына. Теперь пришло время тратить на себя.

Регулярно приезжали навестить Марка, коротко - на уик-энд. Его они считали единственным ребенком, хотя фактически имели еще дочь - на два года старше.

От нее давно не приходило известий, лет семнадцать.

В детстве Рэйчел была доброй, беспроблемной девочкой, выглядела как картинка из журнала для семейного чтения - блондинистые кудряшки, румяные щечки, счастливая улыбка. К четырнадцати годам лицо и характер испортились самым драматическим образом: из улыбчивого ангела с голубыми глазами она превратилась в нервного демона со шрамами от прыщей.

Внезапно Рэйчел обозлилась на целый свет. В знак протеста увлеклась мрачной, готической атрибутикой: покрасила волосы, ногти и губы в ядовито-черный цвет. Надела черную куртку с заклепками-иголками, перстни и кулоны в виде крестов и черепов.  Возненавидела родителей, обзывала их тупоголовыми мещанами, приспособленцами, рабами комфорта и системы. В шестнадцать прониклась идеями то ли хиппи, то ли кришнаитов и ушла из дома.

Как потом оказалось - навсегда.

Амелия и Сэмюэл давно оставили попытки найти дочь и не имели понятия, жива ли она вообще. Из сердца не выбросили, надеялись  в душе, что она когда-нибудь объявится - веселая и счастливая. Да любая - лишь бы вернулась. Но... С каждым годом надежда становилась прозрачнее. Невосполнимая потеря. Непроходящая боль. Похоронив ее на дне, родители никогда о том не разговаривали, даже между собой.

Зато сыном гордились за двоих, по-американски безгранично. Также безгранично любили, как любят маленьких - только за то, что они есть. Старались быть в курсе его событий, значительных - как покупка дома, и поменьше - как последняя прочитанная книга. Следили за успехами. Не забывали поддержать, подбодрить. Давали советы, просили следить за здоровьем.

Особенно Амелия. Привыкла в больнице заботиться о пациентах и перенесла эту манеру на близких. Упорно не желала признавать, что сын больше не нуждается в опеке - для нее он оставался малышом, пусть и выше ее ростом.

Доходило до смешного. Когда Марк по скайпу разговаривал хриплым от простуды голосом, мама первым делом спрашивала:

- Сынок, ты принял парацетамол?

Наказывала:

- Не сиди на сквозняке. Грей ноги. Ешь больше фруктов!

Сэмюэл обожал сына не меньше, обращался с ним сдержанно - по-мужски.

- Сын, ты позаботился о дополнительных пенсионных накоплениях? - интересовался он, готовый дать профессиональный совет.

Другого бы родительская опека раздражала, только не Марка. Наверное, в душе он был маменькин сынок, в хорошем смысле - когда человек имеет надежный тыл. Было весело ощущать себя ребенком в глазах родителей. Подыгрывал им, позволял о себе заботиться. Пусть со стороны выглядело комично - кому какое дело? Это их внутрисемейная тайна - как у мафии, члены которой скреплены не кровью, а любовью.

Когда уехал из родного штата, совершенно неожиданно начал скучать по родным. Ощутил пустоту в том месте возле сердца, которое раньше при семейных встречах наполнялось чем-то сладким и тягучим вроде клубничного сиропа.

К новому месту привыкать тяжело, а к такому амбициозному как Лос Анджелес - особенно. Иногда вечерами Марк лежал на диване, не включая ни света, ни телевизора, представлял - что сейчас делают родители? Играют в Скрэбл, смотрят «Касабланку» или танцуют танго под Армстронга? Возраст не испортил их характеров, они до сих пор влюблены друг в друга, сейчас даже сильнее чем прежде - ничего не стоит поцеловаться на многолюдной улице, устроить для двоих вечеринку с шампанским или заказать на дом курьера с букетом цветов.

Если Марк когда-нибудь женится, у него будут такие же нежные отношения с супругой.

Счастье, что родители живы, в том же доме, в том же штате - только теперь до них не двадцать минут на машине, а два часа на самолете. В принципе, разница небольшая, в случае нужды прилетят по первому зову.

Это знание успокаивало.

Наплывавшее одиночество отступало.

Вскоре оно вообще забыло к нему дорогу.

20.

Марк встретил родителей в аэропорту. Амелия придирчиво оглядела сына - не похудел ли? Для нее это был главный критерий здоровья и вообще благополучия. Если визуальный контроль проходил успешно, чаще так и бывало, спрашивала про новости.