Всё, что имели... - [9]

После уборки сада и огорода, после осенней засолки Степанида замыслила побывать у дочери в не таком уж далеком Харькове. И вдруг — эвакуируйся… Она отбила Арине телеграмму, кинулась к двоюродной сестре: ты, мол, остаешься на месте, если будут письма от Арины, перешли мне: как доедем, я пришлю тебе свой новый адрес.

Когда уже в дороге Степанида услышала о тяжелых боях на Харьковском направлении, она совсем пала духом — что с дочерью, где она?

— Должно, эвакуировалась, как и мы, — неуверенно успокаивал муж.

— Мы — это оружейный завод, а она кто? — почти простонала Степанида.

— Она — медицинский институт, а медики во время войны в такой же цене, как и оружейники, если не выше, — ответил ей Леонтьев.

Беспокоясь о дочери, Степанида корила-бранила себя за то, что поторопилась отправить в Харьков телеграмму. Не знай Арина об их отъезде, то куда бы ей было бежать от боев, от проклятого фашиста, как не домой, а там двоюродная тетка надоумила бы, что делать и где искать родителей.

«Ох, нескладно получилось», — тревожилась Грошева, не интересуясь, из-за чего раскричались вдруг мужики, тянувшие на листе железном тяжелую махину. Подбежали к ним другие мужчины, и пошла баталия, даже Савелий и тот стал размахивать руками.

А сыр-бор загорелся из-за того, что ребятам из экспериментального цеха показалось, будто инструментальщики тянут к себе их станок.

— Разуйте глаза, братцы, наш станок, — спокойно сказал им Конев.

— Нет, наш! — стояли на своем экспериментальщики. Один из них, увидев подъехавшую легковую машину, метнулся к ней, а в следующую минуту возвратился к окружившим станок оружейникам в сопровождении главного инженера Константина Изотовича Рудакова.

— Грабеж среди бела дня! Станок им наш понравился, утащить захотели! — продолжали свое задиристые ребята из экспериментального.

— Павел Тихонович, ты чего молчишь? Скажи им, — подтолкнул Конева Макрушин.

Хитровато улыбаясь, тот с наигранной доброжелательностью заговорил:

— Нам чужого не надо, если мы ошиблись и станок действительно ваш, — забирайте. Но, други ситные, будьте любезные обратить внимание на одну безделицу. Вот здесь на станине металлом по металлу выбито: «ЦЛ-2». Объясните, пожалуйста, что сие означает?

Экспериментальщики недоуменно переглянулись, некоторые из них даже потрогали пальцами клеймо.

— Не знаете? Логично! — воскликнул Конев.

Хорошо знавший, какая железка и какому цеху принадлежит, не говоря уже о станках, Рудаков признался:

— Я тоже не знаю.

— Все проще пареной репы, — победоносно продолжал Конев. — «ЦЛ» — это цех Леонтьева, а двойка — это второй вариант.

— Ясно, — кивнул головой Рудаков и въедливо добавил: — Соображать надо, товарищи из экспериментального. За оплошность придется вам помогать инструментальщикам.

— Взяли, помощнички! — раздалась команда Мальцева.

Видя, как рабочие с шутками и смехом потащили станок дальше, Конев хмуро сказал главному инженеру:

— С помощью «Дубинушки» мы, конечно, кое-что перетащим. Но разве это дело?

— Претензии справедливы, с ними и обратись к Рябову, ему выделены машины, подъемная техника, — ответил Рудаков.

— Знаю. Он говорит: задержки не будет, оборудование перевезем. А куда? Видел, какой хороминой наградили инструментальщиков?!

— Опять же обращайся к Рябову. Он выбирал.

— Выбрал… Я к нему с попреками, а он в ответ: вам повезло, у вас крыша над головой, у других и этого нету…

Рудаков усмехнулся.

— Ты, конечно же, не поверил… Садись в машину, поедем, и посмотришь, где и как размещаются другие.

Склонив голову, Зоя Сосновская стояла перед Мариной Храмовой и слушала ее справедливые упреки:

— Когда я ставила тебя на учет, какое было предъявлено требование? Представить характеристику. Ты, Сосновская, отнеслась к этому не по-комсомольски, проявила вопиющую недисциплинированность. Ты и сюда приехала без характеристики!

Виновата, очень она виновата, потому что не сходила в школу за этим важным документом, все откладывала и откладывала, а потом, когда прочла в списке эвакуируемых и свою фамилию, совсем забыла, побежала не в школу, а в госпиталь: мама, что делать? меня включили в список… И мама приказала уезжать от войны подальше, и еще мама говорила, что и сама умчалась бы, да не на кого оставить старенькую, хворую бабушку…

— Здравствуй, Марина, рад видеть тебя в наших пенатах, — радушно сказал подошедший Леонтьев.

Марина Храмова сняла цветастую шерстяную варежку, протянула ему руку.

— Здравствуйте, Андрей Антонович. — Она сердито глянула на Зою. — Иди, Сосновская, и помни о нашем разговоре.

Более получаса они простояли у строящейся цеховой проходной будки, и продрогшая на ветру Зоя с удовольствием зашагала на почту, чтобы отдать подписанную начальником цеха и скрепленную заводской печатью доверенность на постоянное получение газет и писем для инструментальщиков.

Деловито, с начальственными нотками в голосе, Марина Храмова продолжала:

— Достоин удивления тот факт, что вы приехали без комсорга и что цеховая комсомольская организация бездействует. Это, Андрей Антонович, никуда не годится!

Леонтьев отвечал:

— Да, это плохо. К сожалению, в самый последний момент нашего комсорга вызвали в горком, и мы уехали без него. Думалось: догонит или приедет с другим эшелоном, но, как видишь, эшелоны приходят, а его нет и, надо полагать, не будет.