Все, что было у нас - [71]

В те дни этим обычно занимался преимущественно один и тот же человек. Я думаю, они поняли, что при отсутствии более-менее квалифицированного специалиста по пыткам довести человека до смерти можно запросто. Тот, о котором я говорю, заработал себе прозвище «Прутопут», — у нас каждый охранник в лагере получал прозвище — потому что он умел с помощью металлических прутьев и пут загибать человека в какие угодно вывороченные позы, чтобы вызывать боль, но он был очень искусен в этом деле. Он знал пределы, до которых можно было выгибать руки и ноги, не ломая их, и в этом… Во всём этом было что-то нереальное. Он приходил, не выражая никаких эмоций. Пытки были его работой. Он был профессиональный специалист по пыткам. И я не мог в это поверить. Передо мною был человек, вызывавщий какую угодно боль, и, дай Бог, не для того, чтоб тебя убить или изувечить, но просто чтобы заставить говорить. Я думаю, они поняли, может быть, из предыдущих случаев, когда чрезмерно горячие специалисты по пыткам загубили несколько пленных, что им надо было завести вот такого человека. В основе их действий лежало желание сохранить нас в живых, потому что они осознавали нашу ценность как заложников.

Максимальная вместимость Лас-Вегаса составляла примерно семьдесят пять заключённых, и они обычно делали следующее, когда тот лагерь заполнялся до предела — переводили заключённых в другие лагеря. Число пленных увеличилось в конце 67-го года, с повышением интенсивности бомбардировок. Когда население Лас-Вегаса возросло, они решили, в 68-м году, открыть лагерь в Сонтае, именно на этот лагерь был произведён набег американских коммандо, но лагерь оказался пуст, потому что они за несколько недель до того перевели военнопленных в другой лагерь.

В лагере были в основном камеры семь-на-семь футов,[93] потому что они хотели держать американцев поодиночке в отдельных камерах. Многие из нас содержались в одиночном заключении, и я видел пятерых, кто жил в таких камерах. И в очень немногих камерах были общие стены. Между стенами был промежуток. Они делали всё возможное для сведения общения между пленными до минимума, но мы придумали несколько систем для общения. Очень редко удавалось им сделать так, чтобы мы не могли общаться, хотя они и старались изо всех сил.

В первое время мы в Лас-Вегасе ясно понимали, что разговаривать не сможем. Охранники патрулировали постоянно. Несколько пленных, живших вместе, выработали шифр для перестукивания, для которого надо было взять алфавит, в котором двадцать шесть букв, выбросить букву «K» и сделать буквы «С» и «K» взаимозаменяемыми. Из двадцати пяти букв мы составили таблицу, в которой было пять строк по пять букв. В первой строке были буквы с «A» по «Е», во второй — с «F» по «J», в третьей строке — с «L» по «P», в четвёртой — с «R» по «U», и, наконец — с «V» по «Z». И, чтобы отстучать букву, надо было отстучать сверху вниз слева, потом двигаться направо. «М» — вторая буква в третьей строке, поэтому для того, чтобы передать «М», надо было отстучать так: три удара, короткая пауза, два удара. Выяснилось, что, прижимая ухо к стенам из камня, можно услышать лёгкое постукивание на расстоянии примерно до семидесяти пяти футов.[94] Таким образом, мы могли передавать многочисленные сообщения, постукивая по стенам, а затем распространяя их по всему лагерю. Один человек мог запустить сообщение, и оно переходило от стенки к стенке.

Но, конечно, до этого дошло не сразу, потому что надо было распространить этот шифр, и приходилось рисковать, перешёптываясь, чтобы обучить других этому шифру. Если поступал новый пленный, надо было внимательно отслеживать перемещения охранников по лагерю, и, убедившись, что их рядом нет, шёпотом рассказать ему об этом шифре. Мы выяснили, что сообщения легче передавать с помощью этого шифра. Внимательно следя за охранниками и организовав систему предупреждения, можно было поговорить, иногда шёпотом, но это требовало огромных усилий по наблюдению и оповещению. За общение любого рода полагалось очень грубое наказание. Могли заковать в ножные кандалы или просто избить так, чтобы тебе было всерьёз и очень больно. Они там много жестокостей себе позволяли. Они понимали, что общение нас объединяло и помогало нам противостоять их попыткам нас использовать, но они понимали также, что мы разрабатывали бы планы побега и прочее в этом духе. Но мы всегда могли общаться. Задавить нас им так и не удалось.

В дополнение к перестукиванию, мы выяснили, что передачи этим же кодом можно вести, издавая звуки, играя светом и тенью, или как угодно, обозначая перемещения по таблице. Например, у нас были такие жёсткие бамбуковые метёлки. Если на тамошнем каменном полу была вода, и начать мести такой бамбуковой метёлкой, вот этот звук при подметании значительно усиливался за счёт этого. Ну, мы и передавали кодированные сообщения, двигая по полу метёлкой. Вьетнамцы думали, что мы чокнулись на почве чистоты, потому что мы подметали пол при каждой возможности. Вообще-то говоря, много раз я лишал себя возможности помыться, которая предоставлялась в один из дней на неделе, лишь для того, чтобы добраться до метёлки и начать мести сообщения, которые в лагере могли бы услышать все.