Все, что было у нас - [59]

К тому времени, когда страна была разделена в 54-м, они продолжали сражаться с французами и успели подраться с японцами. Но не как вьетнамская армия. Они сражались как партизаны, как Вьетминь. Но основы партизанской войны и основы ведения войны в составе армии американского типа разнятся как день и ночь. И, в свете этого, если вам противостоит партизан, который готов часами тащить мину через Южно-Китайское море по горло в воде — вот вам и самый настоящий рецепт, как все погубить. Ибо отсутствует неотъемлемый ингредиент, а именно — преданность делу, воля и энтузиазм, а все эти качества должны прививать военнослужащим их командиры и начальники. Не думаю, что это прививалось в АРВ, не думаю, что это прививалось американцам, и не думаю, что это прививалось в Управлении. Думаю, мы все просто махнули рукой на это дело. Я благодарен судьбе за то, что во Вьетнам отправился служить именно на той должности, на которой служил, потому что я видел, что там творится. Телеграммы читал. Когда начиналось очередное наступление или излагалась очередная стратегия, я понимал, что к чему и мог соотносить это с тем, что творилось на селе. Но и солдатню я знал — бедняги выскакивали из вертолетов в горячих ЗВ и не знали ни хера даже где они находятся, знали только, что кто-то по ним стреляет, что в них летят мины, а люди умирают и вопят.

Да господи ж ты мой, когда ты в такой ситуации, что приходится вести войну с партизанами, как же, черт возьми, посылать в бой таких людей? Как можно таких вот людей направлять туда, где нужно действовать с ума сойти как изощренно? Нельзя так. Ведь что происходит? — они начинают палить во всё, что движется, потому что ничего не понимают. Им страшно. То есть по ним там стреляют и, господи Исусе, с ними там те, кто не видит того, что вижу я. «Бах!» ― все кончено.

Покажись противнику, чтоб он открыл огонь. Такая стратегия была, и было всё неправильно. Это называется дать противнику овладеть инициативой. Позволить ему наносить удары когда хочется, там, где хочется, и так, как хочется. А это означает гарантированное поражение в партизанской войне. Предоставление противнику преимущества в войне на истощение — вот как это называется, потому что он в любой отдельно взятый момент может повышать или понижать уровень твоих потерь. И может делать это для достижения своих собственных политических целей. Если он хочет сделать политическое заявление для местного населения, продемонстрировать уязвимость американцев, он повышает уровень активности: ты несёшь больше потерь, жители видят, что похоронных мешков вывозится больше. Надо было ему сделать политическое заявление для граждан Соединённых Штатов — и это было ему под силу. И они это понимали.

Я думаю, нам даже невдомек, насколько хорошо северные вьетнамцы нас сделали. Они просто полностью сломили нас психологически. Причина нашего поражения в войне — недостаток воли, а не военной мощи. Например, я считаю, что изначально они, скорей всего, даже не понимали, что их ждёт дальше. Думаю, сначала они рассматривали «Тет» в 68-м как катастрофу, но наша реакция в Соединённых Штатах была такой мощной — из-за неё президент слетел — что совершенно неожиданно им стало ясно, что они могут заставить американцев победить самих себя.

ФУЛЛБЭК-ШЕСТОЙ

Герб Мок

25-я пехотная дивизия

Даутьенг

Ноябрь 1967 г. ― ноябрь 1968 г.

Фуллбэк-Шестой был характерный мудак-полковник. Он фильмов про генерала Паттона насмотрелся сверх меры. Думал он только о своем карьерном росте, и плевать ему было и во что это станет, и сколько людей за это полягут. Победа была ему не нужна, лишь бы он сам выглядел красиво. Он требовал соблюдать уставы, потому что это выглядит красиво. Ему был нужен счёт убитых, потому что это выглядит красиво.

Он любил отправлять в поле людей, которые не знали, что противник там сидит, потому что мы при этом были не так бдительны и с большей вероятностью вляпывались в дерьмо. Он на самом деле так поступал ― я же с ним разговаривал об этом, потому что Дич погиб. Полковник знал, что они там сидят, но нам о той базе АСВ не сказал. Мне уже потом один офицер рассказал, что он знал. Вот тогда я к нему и пошёл.

Я спросил его о том, знал ли он о том, что они там были. Отвечает: «Ага». Потом попытался погнать мне ту пургу, что гнал всем, о том, что мы должны были знать: «Вы должны быть готовы к этому всегда», и всякую прочую херню. Ладно, так-то оно так, и мы были к этому готовы. Но он ведь определённо знал, что там кто-то есть, нам-то почему не сказал? Мы б тогда вели себя осторожней. Будучи головным, я бы ушёл подальше вперёд. Вот что я помню о событиях того дня:

Я дошел до развилки на тропе и остановился. Я шёл в голове и знал, что делаю. Одна тропа уходила в джунгли, другая шла через кустарник. Я прошел через эти кусты и заметил базу противника. Я этих гадов нутром чуял, к тому же по пути я переступал через срубленные брёвна ― посреди джунглей.

Я ещё немного прошёл и дошёл до полянки в джунглях этих чёртовых. Я обнаружил узкий лаз в сплошной стене кустарника, и когда нагнулся, чтобы пролезть через эту дыру, то что-то там увидел. Вроде как бельё постиранное или одёжки, хворост и костер. А когда я, пригнувшись, пролез ещё через три или четыре куста до следующей полянки, я понял, что это база.