Все, что было у нас - [45]
Шестьдесят процентов моих боевых вылетов были ночными, по большей части в плохую погоду, в сезон муссонных дождей или, что ещё хуже, в сухой сезон, когда крестьяне подпаливали свои поля, и видимость составляла полмили или меньше. А «плохие ребята» выползали только в плохую погоду. Кроме нас никто больше не летал. Зачастую было страшно трудно просто вести самолёт и обнаруживать цели, потому что в Южном Вьетнаме надёжных навигационных средств не было. На наших самолётах не было сложного навигационного оборудования. Мы летали буквально «от балды», приходилось летать под облаками. Если нижняя кромка облаков опускалась до сотни футов,[64] а это случалось часто, мы летали ниже ста футов.
В более 80 процентов вылетов нас обстреливали. Пули из АК-47 прошивали наши самолёты постоянно. Время от времени приходилось сталкиваться и кое с чем покрупнее — 50-м калибром нас могли подбить наверняка.
Мы могли моментально получать сообщения из любого места в дельте на тревожной радиоволне. Скажем, среди ночи поступало сообщение. Дежурный его принимал и включал сирену для оповещения всех расчётов и пилотов. Спали мы в лётном обмундировании. Самолёты стояли наготове, всё включено, садись и лети. Лётчик с переднего сиденья бежал к самолётам, заводил левый пропеллер. Лётчик с заднего сиденья узнавал координаты, частоты, получал задание. Он запрыгивал в самолёт, и, как только пристегнётся — включаешь правый двигатель, и полетели. Снимаешь вооружение с предохранителей, и понеслась — через шесть минут после получения сообщения. До самого далёкого места, куда мы летали, было меньше двадцати минут, поэтому мы оказывались над целью в готовности кого-нибудь выручать за время в пределах двадцати пяти минут.
В темноте кое-что разглядеть можно. Дельта вдоль и поперёк изрезана каналами. Я знал все до единой деревни, каждый городок и хижину в дельте, каждый канал, каждый приток, каждый мельчайший изгиб, ручеёк, где какой огонёк, просто оттого, что летал над нею изо дня в день. Там сам себя постоянно натаскиваешь, сам себя страхуешь. Других-то навигационных средств не было. Надо было знать местность. Мы довольно часто вылетали по ночам для тренировки.
Случалось так, что летишь над каким-нибудь районом, тебя обстреливают. Связываешься с землёй, тебе сообщают, какая там часть противника, и очень часто получаешь добро на то, чтобы нанести по ним удар с воздуха. Иногда мы устраивали то, что сами называли «на живца». На одном самолёте выключались огни, а другой летел с включёнными огнями, спускался, летал на бреющем над районом и попадал под обстрел. И тогда тот, что был на самолёте с выключенными огнями, заходил на цель.
Дельта всегда была чем-то вроде ничейной земли, особенно в западной части, которая называлась Юминьским лесом. Там постоянно находились пара батальонов АСВ и отряды вьетконговцев. В Юмине у них располагались штабы. В течение многих лет силы южновьетнамского правительства никогда не заходили в тот район. В конце концов его зачистили. 9-я и 21-я дивизии АРВ дислоцировались в Юмине. И мы очень часто туда летали, поддерживали их с воздуха.
Там везде сплошь тройной лиственный покров, древесные кроны и джунглевая растительность в три слоя. Он практически непроницаем. Но большая часть того района подверглась дефолиации, и многие участки подверглись налётам B-52 Arс Light.[65] Там всё было изрешечено, в воронках, и походило на обратную сторону луны; просто невероятный ущерб мы там природе нанесли. Глядишь с воздуха, и зрелище это просто поражает воображение. То есть ты сам пытаешься прикинуть, в каких объёмах валились бомбы и снаряды на те места.
Ну, а летали мы очень много, сутками напролёт. Где-то в сентябре 71-го нас привлекли к крупной операции в Юминьском лесу. На протяжении 168 часов мы постоянно вылетали по тревоге. Каждый боевой вылет был сделан по тревоге. 21-я дивизия АРВ вступила в бой с несколькими батальонами Вьетконга и АСВ, и битва там шла кровопролитная. Вылетаешь, выполняешь задание, возвращаешься, с ходу разворачиваешься — даже моторы не выключаешь. Заправляешься, заряжаешь оружие, и тут же летишь обратно. После третьего вылета, скорей всего меньше чем за три часа — перерыв. Идёшь в свою хибару, падаешь в койку. Часа через четыре таким же порядком перебирают всех остальных пилотов эскадрильи, и снова наступает твоя очередь. Мы занимались этим неделю. Наши самолёты получили много боевых повреждений, боеприпасов истратили чёртову кучу. Мы тогда установили рекорд среди авиационных подразделений во Вьетнаме по количеству поражённых с воздуха солдат противника.
Очень многие из вьетнамцев, не говоривших по-английски, знали по крайней мере два слова: «Чёрные пони». Нас так называли: «Чёрные пони». Арвины вьетнамскую авиацию никогда не вызывали. Они им не доверяли. У вьетнамских летунов очень часто случались недолёты, по своим попадали. Они летали на «торопыгах», «Скайрейдерах». Не скажу, чтобы пилоты у них были не очень хорошие, потому что хороших пилотов было много. Но для нас служба там ограничивалась одним годом. Столько-то боевых вылетов. А у них вся жизнь состояла в этом. Они летали годами, делали тысячи боевых вылетов. Но никто из них по-настоящему делу не отдавался. Всегда можно было отложить на завтра. По ночам или в плохую погоду они не летали. Летали только при хорошей погоде. И очень часто было так, что они совсем не летали по выходным. Они по выходным брали свои самолёты-корректировщики и вылетали целыми семьями в Далат на пикник.
