Всадники - [17]

Толкучка мерно гудела, по ней словно волны гуляли, как по морю. И вдруг пронзительный крик:

— Держи-и! Сапоги унес!..

Сильней заходили волны, то нахлынут, то с ревом откатятся. На какую-то минуту вокруг Севки стало пусто.

И в ту же минуту из толпы вынырнул мальчишка в мундире. За ним — рыжий мужик в картузе.

— Лови! — крикнул мальчишка Севке, а сам — бах рыжему в ноги! Тот — кверху тормашками, а на него уже другие падают. Ругань, крик, свалка!

Севка поймал сапоги и стоит. Его окружили.

— Попался, ворюга? Что, не удалось?..

— Чего разговаривать? Бей шельму!

— Не бей! — закричала женщина. — Или у вас гляделки повылазили? Он же только подобрал, а того, который крал, и след простыл.

— Разве так? А я думал — этот, — осекся долговязый детина в заячьем треухе. — Счастье твое, паря, — показал он Севке кулак величиной с добрую тыкву.

Сапоги забрали, унесли. На Севку даже не оглянулись. Он постоял с минуту и побрел прочь. Все равно куда, лишь бы здесь не быть.

Идет незнакомой улицей, слышит — кто-то догоняет.

— Эй, ты, желторотый!

Севка оглянулся: тот самый в ризе, коренастый. А за ним еще двое — в мундире и в женской юбке.

Один забежал наперед, другой чуть приотстал, а коренастый подошел вплотную.

— Проворонил сапоги — скидывай полушубок! — уперся он в Севку острыми, широко посаженными глазами и сгреб за рукав.

Понял Севка, что дал себя окружить и отступать ему некуда. В капкане!

Чуть пригнулся, выпрямился и молниеносно боднул коренастого головой в подбородок. А сам — верть, и пулей назад к барахолке! Обогнул сдрейфившего мальчишку в бабьей юбке, несется, не чуя ног, к воротам под защиту толпы.

А из ворот — та девчонка, Жара.

— Ты куда это, шит колпак? — улыбается, как знакомому.

Будто на стену налетел, остановился Севка. Хлопнул себя ладонью по лбу, постоял секунду, припоминая.

— Слово — серебро! — выпалил. И — мимо. Лишь на другой стороне улицы оглянулся. За ним никакой погони, а девчонка все еще там. Стоит, как очумелая, смотрит вслед.

«Вон ты какая, Зина Лебяжина, — подумал Севка. — Барышня… Жар-птица! Походишь теперь за мной…»

Озадаченная девчонка, и верно, двинулась к нему. Но Севка сделал вид, что не заметил. Идет себе по направлению к вокзалу и чувствует, что она — за ним. Чуть прибавил шагу — но и та не отстает на своих каблучках.

Оглянулся Севка, подождал.

— Говорила — чучело, а сама за мной, как на веревке, — усмехнулся он.

— Какой злопамятный… Слушай, откуда ты знаешь те слова?

— Какие?

— Про серебро…

— Просто так сказал.

— Нет, не просто! Один только человек знает, когда их говорить.

— Клава? — спросил Севка.

— Клава!

— Так она же их Зине говорила, а ты ведь Жара.

— Вот беспонятливый! Не знаешь, что есть клички?

И не подозревал Севка, каким неожиданным выстрелом прогремел над Зиной этот Клавин пароль. Всего лишь половина пословицы, а в ней целый мир. Тут и отцовский дом, и рояль в четыре руки, и родной человек — сестра.

Быстро наигралась Зина в атаманшу над странствующими мальчишками, а когда опомнилась, поняла, что катится неведомо куда, как пущенное под гору колесо. Дом пустой, сестра неизвестно где, приходится жить как живется.

— Тебя как зовут? — спросила Зина.

— Севастьяном, а попросту Севкой. Кличку не догадался придумать.

— Расскажи мне про Клаву. Какая она теперь? — попросила Зина, словно и не заметив подковырки.

И Севка сменил гнев на милость. Из его рассказа явствовало, что бойцу в госпитале — чистый рай, если попадет в Клавину палату.

— Одно только тяжело — расставаться, — вспомнил он морозный март. — Платок с себя да мне на шею… Другой, говорит, есть. Неправда, поди.

— Неправда! — подтвердила Зина. — А трудно ей там Сева?

«Трудно ли?» задумался Севка и долго молчал.

— Да нет. Не трудно! Чего не вытерпишь, если бойца в госпиталь плашмя несут, а в часть он идет на своих ногах? Например, дядя Мирон или дядя Микола. Встанут и опять будут биться за счастье, как велит товарищ Ленин.

Слушает Зина и удивляется. Она все надеялась, что придет кто-то большой и сильный — остановит несущееся под гору колесо. А пришел мальчишка. В лаптях, в полушубке с чужого плеча и шлеме с красной звездой. Малограмотный, а знает что-то очень важное, о чем она и не слыхала в своей гимназии. Может, он и есть тот рыцарь без страха и упрека, который виделся ей в мечтах?

— Ты теперь куда? — спросила Зина.

— На вокзал. Мне свой эскадрон догонять. Айда вместе!

— А примут?

«Верно! — спохватился Севка. — Девчонка… Но не бросать же ее».

— Примут, должно, — неуверенно сказал он. — Меня же принял командир, дядя Степан. И учился-то я всего три зимы, а ты ведь грамотная, Зина… Сам товарищ Ленин сказал, что после войны все ребятишки беспременно будут учиться, потому что грамотные нужны позарез.

— Так и сказал «позарез»? Это он кому сказал?

— Мне, — помолчав, ответил Севка. — Может, не этими словами, но смысл этот самый.

— Ты разве видел товарища Ленина?

— Не видел, — вздохнул Севка. — Но все равно он мне сказал. Вроде это было во сне, а как подумаешь — вроде и на самом деле.

— Поехали! — загорелась Зина. — Если и не примут, что я теряю, правда? Поезд когда?

— Ночью вроде, но, может, врут.

— Так я мигом за вещами — и на вокзал. Ой, что-то голова! — дотронулась она до лба.