Всадники «Фортуны» - [9]

— Вы сказали: вас не любят газеты. Мне известно, что в последние месяцы вокруг вас действительно много газетного шума. Можно даже назвать это травлей. С чего все началось?

Она ждала, что гонщик возмутится или, по крайней мере, выкажет раздражение, но Лоринг лишь с некоторым удивлением вновь приподнял свои выразительные брови:

— А какое это имеет отношение к сегодняшнему событию?

— Я вообще не знаю, что имеет к этому отношение, а что нет, — пояснила комиссар. — И хочу это понять. На вас, судя по всему, готовилось покушение, мистер Лоринг, и мне важно пока уяснить, среди кого следует искать возможных заказчиков.

— Ну, не среди газетчиков! — воскликнул гонщик, сумев почти скрыть презрительную гримасу. — У них — свое «оружие», они никого не взрывают.

— Вы так думаете? — Айрин все внимательнее смотрела ему в глаза, и внезапно ей показалось, что в них мелькнуло опасение. — Но в любом случае газетчики ведь никогда не работают сами на себя. Им кто-то платит. А кто платит за газетные бобмы, может уплатить и за тротиловые. Повторяю вопрос: с чего началась атака на вас в прессе?

Лоринг пожал плечами.

— Это — чисто спортивный конфликт. И если вы, комиссар, знаете об этой истории, то знаете, и с чего она началась. Вы ведь любите гонки?

Теперь удивилась она:

— Откуда вы знаете? Вашим директорам я сказала, что люблю «Фортуну», но они не успели вам это передать.

— Да никто мне не передавал. Просто сюда мы с вами шли через пит-лейн, и я заметил, как вы посмотрели на трассу. Почти как на старого друга.

— Хм! В одном газеты не преувеличивают — интуиция у вас потрясающая. И, выходит, не только в отношении машин. Да: я люблю гонки, хотя давно уже смотрю их нерегулярно — нет времени. Тот заезд в Лос-Анджелесе я видела. Поэтому и пытаюсь понять, в чем дело. Ведь это вас толкнули, и вы вылетели с трассы. Или нет?

Даниэль Лоринг усмехнулся:

— Ну, как вам сказать… Это был первый заезд сезона. Квалификация для меня прошла скверно — дождь ударил именно тогда, когда мне нужно было ехать. В результате — шестнадцатое место на старте. Я стал прорываться вперед. Когда нужно отыграть столько мест, приходится идти жестко. Выходя на шестое место, обгонял Гензеля Рихтера — он ездит в большой «Фортуне» третий год. Выступает за команду «Каллисто». Я шел по внешней траектории и уже выдвинулся по отношению к его машине на треть корпуса. Гензель попытался все же меня оттеснить и вернуть позицию. Я не стал ему уступать. В результате мы ударились друг о друга и вышиблись оба. Оба остались без очков. Обычно в таких случаях судьи никого не наказывают — умысла тут быть не могло. Они и не наказывали. И вдруг газеты точно взбесились! Больше всего старалась отечественная пресса.

— Немецкая?

— Ну, наверное, не китайская! Говорят, у Гензеля отец — какой-то газетный магнат в Гамбурге. Но думаю, дело не в этом. Две недели подряд, до следующего заезда, мне припоминали мои грехи на протяжении всех тринадцати лет в «Фортуне». Где, когда и кого я толкал, кого обгонял неправильно… И что, мол, судьи мне прощали и прощают то, чего никогда не простят другим… Чуть ли не на деньги намекали! Много раз повторяли, что я староват для нынешних темпов гонки, но не хочу уходить на покой — вот и выпихиваю с трассы соперников, не имея сил их обойти. Поскольку это все — бред полный и очевидный, я особо не огорчался. Но в Нью-Мексико, на второй заезд, честно сказать, приехал не в самой лучшей форме. Глупо! А там перед квалификацией вдруг объявляют брифинг. И на брифинге все прочие гонщики говорят мне, что я в Лос-Анджелесе совершил очень дурной поступок, а потому, что бы там судьи ни решили, должен извиниться перед Гензелем. Ну а журналисты аппаратами щелкают, камерами сверкают. Я — в бутылку: с чего извиняться, если в крайнем случае виноваты оба? Ну, они проголосовали…

— Что, что? — изумленно переспросила комиссар Тауэрс. — Про-го-ло-со-вали?! Это как? Поднятием руки?

— Да, — он посмотрел на нее и чуть приметно улыбнулся. — Именно так. Я встал и извинился.

— Но зачем? — спросила комиссар. — Извинение, вырванное силой, — не извинение. В нем нет смысла.

— Я знаю. Но не люблю склоки. Это событие газеты и журналы комментировали на все лады еще недели две. После было поутихли. Потом стали обсуждать мои первые заезды в этом сезоне, а начался он у меня откровенно плохо. Почему-то напридумывали обо мне кучу дурацких историй, которых не было и быть не могло. И продолжают с небольшими перерывами, хотя последние заезды я выиграл. Три выиграл, но один раз был седьмым. Вот и все.

Рассказывая, он несколько раз умолкал, и комиссар заметила, как в эти моменты жестко сжимался его маленький, резко очерченный рот. Глаза были почти все время опущены, руки скрещены на груди. Злится? Или просто волнуется?

— Ладно, с газетами ясно, — кивнула Айрин Тауэрс. — Не совсем ясно с господами гонщиками, ну да Бог с ними! Давайте ближе к делу. Враги у вас есть? Вы, конечно, скажете, что они есть у всех. Поясню: я спрашиваю не о тех, кто просто вас не любит. А есть такие, чтоб хотели убить?

Даниэль Лоринг рассмеялся, кажется — вполне искренне: