Всадник времени - [116]

— Он погиб?!

— Да, Катя.

— Как это было?

И тут Егор всё-таки пожалел её. Потом, после войны, когда они поедут в Курскую область на Сашину могилу, он тогда и объяснит ей... Так он думал. Объяснит, что сгорел Саша в танке со всем своим экипажем. И что был он отважным воином, хорошим командиром батальона. И нет у него могилы. Только условный братский обелиск поставят ему, наверняка, после войны. А место гибели Егор хорошо помнит. Но разве можно ей такое сказать сразу?

— Знаешь, Катюша, был очень тяжёлый бой, и его тяжело ранило осколком. Он был перевязан... поговорил со мной. А умер во сне, ночью. Не страдал.

— И нельзя было спасти? Никак?

— Никак, Катюша. Ранение такое, тяжёлое...

Ему было трудно врать. Но по-другому он не мог.

Сейчас, год спустя, рана на её сердце поутихла. Хотя такое быстро не забывается.

Они шли, прогуливаясь, по знакомым улицам, и душа радовалась огням. Затемнения, как это было год назад, уже не существовало.

На Кате было белое летнее открытое платье, но с кофточкой поверх. К вечеру потянуло прохладой.

Волохов и Вересаев шли в плащ-накидках поверх мундиров. На фронте погоны и ордена, как и оружие, и фронтовая должность, — это часть службы. А здесь, когда они, побыв час в главном штабе бронетанковых войск, гуляют... Погоны, золотые и внушительные генеральские погоны, и ордена, — словно напоказ, для красоты, что ли. Ну, не совсем так... Но плащи накинули поверх плеч. Ордена и лампасы видны. И сапоги генеральские, прямые, с крагами. Но как-то плащ всё-таки прикрывает.

Оба — герои Советского Союза. Волохов — дважды. Первую Звезду получил за Халхин-Гол. Вторую за Курскую битву. И там же получил наградное оружие — «браунинг», калибра 7,65 с дарственной надписью от генерала Рокоссовского. Константин Константинович крепко обнял его тогда, вручая пистолет перед строем его дивизии. И через два месяца после завершения Курской битвы сдал Волохов дивизию молодому полковнику и принял под своё командование танковый корпус. Война продолжалась. Надо было выигрывать следующие сражения и идти на Берлин. Вересаев свою Золотую Звезду получил тоже за Курскую битву, будучи полковником. Вскоре сдал бригаду и стал командиром дивизии. А генеральские погоны надел всего-то месяц назад.

Оба сейчас вдруг подумали о том, что их давний командир и учитель, наверно, порадовался бы, узнав, что бывшие его ротмистры стали генералами. Исключительно за владение военным искусством танкового боя. То есть за управление подвижными войсковыми частями в военных действиях. Именно этому он и обучал своих офицеров. Тщательно обучал и вдумчиво. И главное, на боевой практике. И героями своей страны стали за то же самое.

— Значит, не зря учил дураков, — проговорил вслух и улыбнулся Волохов.

Вересаев посмотрел на него с понимающей улыбкой и добавил:

— Не зря...

— Чего вы тут секретничаете? — Катя не поняла их реплик.

— Да так, ничего особенного, — Егор показал на зенитные орудия, — ещё стоят, на всякий случай, а затемнения уже нет. Москва сияет огнями.

Все трое внимательно посмотрели на такую знакомую автоматическую зенитную пушку на четырёхколёсной платформе. Пушка стояла зачехлённая, и расчёта возле неё не было. Значит, совсем не бомбят немцы. Не до этого им сейчас.

И вдруг, в довершение его слов, как по волшебству, всё небо над Москвой вспыхнуло многоцветием. И покатился орудийный грохот где-то за городом. Салют.

— Да, Денис, когда мы с тобой сегодня столкнулись в штабе, я, конечно, обрадовался, ведь не знал, что и ты в Москве оказался теперь, и забыл тебе сказать приятную новость. Ты знаешь, что это за салют?

— Да ладно тебе, Егор! Кто же не знает! — Волохов прямо сиял от радости, что так удачно подцепил товарища. Это всегда было весело. — Я думаю, здесь об этом знает вся Москва!

— Ну и что же, всё-таки? — Егор помнил, что Волохов весь день был занят и после их встречи, — а она произошла около одиннадцати утра, — всё время был на его глазах. И не мог слышать радио, то есть репродукторы на улице. Ведь передавали всего несколько раз по две-три минуты. «От советского информбюро...»

— Как что? Кишинёв освободили сегодня, вот что! Потому и приказ: «двадцатью четырьмя залпами!»

— Ну ладно, ладно... Ты всегда, Денис, прав.

— Всегда.

Тёмное вечернее небо Москвы, которое ещё год-полтора назад освещалось или луной, или синими лучами прожекторов противовоздушной обороны, теперь всё чаще озарялось салютами. «В ознаменование...», как говорилось в приказах, «...освобождения от немецко-фашистских захватчиков...»

Множество разноцветных огней делали небо радужным и удивительно праздничным. Словно этот салют озарял всю Москву до дальних окраин и последних подвалов, проникая своим праздничным светом и в измученные войной души людей, суля скорую победу, желанный мир.

— Как там Сергей? — спросил Волохов.

— Воюет, — ответил Вересаев, — на юге. Третий Украинский фронт. Может, и он участвовал в освобождении Кишинёва. Мы с Катей во время салюта о нём и думаем.

— Танкист?

— Конечно. В семнадцать лет умудрился пройти ускоренные командирские курсы и ушёл на фронт младшим лейтенантом. И меня не спросил.