Всадник с улицы Сент-Урбан - [30]
— Когда подытожат наши достижения, — сказал как-то раз Люк, — выяснится, что наш единственный реальный вклад это слово «fuck», которое мы взяли с забора и внесли в литературный канон. Люди вон «Искру» издавали, а мы «Скру»![79] На месте Троцкого у нас изгнанник Жироди[80]. Вот помяни мое слово: рано или поздно мы непременно вытащим это дело на сцену, где можно будет вдобавок к радости от реакции зрителей словить кайф от пресловутого процесса совокупления.
Вместе с тем Джейк считал, что их поколение зажимают. Или, вернее, оно зажато между двумя другими, яростными и плотоядными, — поколением все под себя подмявших обиженных стариков с одной стороны и молодых незнаек с другой; справа перестраховщики-банкиры, отчаянно пытающиеся защититься от наседающих слева сокрушителей основ. Лично для него это оказалось чревато тем, что, стоило ему споткнуться, на него тут же набросились с двух сторон: первые будут теперь судить, вторые обвинять. Ингрид подымет жалобный вой, а господин судья Бийл[81] будет ей с важным видом поддакивать.
Чего он не мог вразумительно объяснить Нэнси, так это почему вся эта катавасия с судом не столько угнетает его, сколько бодрит: что-то и впрямь вдруг стронулось, пришло в движение. В каком-то смысле даже завертелось. С самого начала он только того и ждал, когда же внешний жестокий мир начнет крушить их маленький мирок, пропитанный любовью, но замкнутый в себе и ото всех отъединенный денежным коконом. А времена настали — ох, лихие! Доброта и ласка в отдельно взятом доме стала, похоже, просто невозможна (во всяком случае, без разложения и распада), подобно тому как невозможен социализм в отдельно взятой стране. Поэтому с первых же их с Нэнси медово-безмятежных дней он ждал прихода вандалов. В первую очередь всякого рода обиженных, лишенных справедливой доли. Выживших узников концлагерей. Голодающих Индии. Изможденных африканцев.
От начала времен до 1830 года численность человечества достигла одного миллиарда. Еще миллиардом больше на планете стало через сто лет. На появление третьего миллиарда ушло всего тридцать лет. А к концу XX века Землю будут населять целых шесть миллиардов двести пятьдесят миллионов жителей — чуть ли не в два раза больше, чем сейчас. При том что уже сейчас половина населения планеты недоедает, а четыреста пятьдесят миллионов существуют на грани голодной смерти. Что же будет еще через тридцать пять лет?
— А я скажу вам, что будет, — думал Джейк. — Придут сумасшедшие китайские хунвейбины и потребуют свое, за ними подтянутся черные фанатики, которые и сейчас живут только ради мести. Придут талидомидники[82] и прочие всякие паралитики. Униженные и оскорбленные. И не пытайся запираться на засовы. Войдут в окно!
Джейк даже не удивился, когда из его одержимости Всадником, как чертик из коробочки, выскочила Руфь.
Которая наслала на него Гарри.
Который, в свою очередь, озаботился появлением Ингрид.
Пророк Элиягу когда-то разочаровал его, так и не явившись пригубить вина из серебряного кубка за пасхальным столом. Зато вандалы не промедлят! После всех этих лет ожидания наконец пришли: ну-ка, Джейкоб Херш, муж, отец, сын, домовладелец, инвестор, сибарит, киносказочник, — пожалуйте к ответу!
«В 1967 году, когда четыреста пятьдесят миллионов человек голодают, когда даже в благостной Англии, где золотым общественным стандартом является алкоголизм, наркомания и бессмысленная жестокость и по меньшей мере восемнадцать процентов населения имеют доходы ниже прожиточного минимума, мне, Джейкобу Хершу, потомку Дома Давидова, заплатили пятнадцать тысяч фунтов, чтобы я не снимал кино, а тихо-спокойно жил, занимался с женой любовью на крахмальных чистых простынях, обучал свое потомство в частных школах, беспокоясь только об излишнем весе, набранном благодаря обжорству, и переживая лишь из-за того, что время активного отдыха трачу на пьяный разгул. Вдобавок я преисполнен зависти к более удачливым друзьям и ругательски ругаю тех, кого чаще приглашают на презентации. Я выражал недовольство леностью домашней прислуги. Я жаловался на падение качества изделий промышленности — того самого качества, что когда-то традиционно питало национальную гордость британцев, негодовал по поводу роста цен на вино. Во времена, когда богатые становятся всё богаче, а бедные всё беднее, я живу себе припеваючи. Как очень точно однажды выразил это Люк, если мы и впрямь все на „Титанике“, то я, по крайней мере, иду ко дну первым классом.
Аминь».
Разбудило Джейка шарканье тапочек. Вошла мать.
— А Нэнси в курсе, что ты каждый месяц посылаешь деньги какой-то женщине в Израиль?
— Мам, кабы я знал, что ты роешься в моей почте, я бы уже на люстре висел! Вот ей-богу!
— Письмо лежало на полу. Я только подняла. Это что — твой ребенок?
— Мама, я молился на ночь. Или тебе все еще мало внуков?
— Это не ответ.
— Ну хорошо: нет, это не мой ребенок.
— Так зачем же она шлет его фотографии?
— Может, хочет, чтобы Джейкоб Херш его в кино снял?
— И как люди живут теперь, не понимаю! Просто не понимаю!
— Когда-то, — вновь подал голос Джейк, — отец заговорил со мной о профессиях, которым я мог бы себя посвятить. Советовал мне не становиться врачом, потому что доктор у всех на побегушках. Его могут позвать даже среди ночи. А если, мол, станешь дантистом, придется покупать дорогущее оборудование. Зато если сделаешься раввином, это не потребует абсолютно никаких дополнительных капиталовложений. Единственное, что понадобится, это то, что ты и так умеешь: языком трепать. Мам, как ты думаешь, из меня получился бы хороший раввин?
Покупая книгу, мы не столь часто задумываемся о том, какой путь прошла авторская рукопись, прежде чем занять свое место на витрине.Взаимоотношения между писателем и редактором, конкуренция издательств, рекламные туры — вот лишь некоторые составляющие литературной кухни, которые, как правило, скрыты от читателя, притом что зачастую именно они определяют, получит книга всеобщее признание или останется незамеченной.
Словом «игра» определяется и жанр романа Рихлера, и его творческий метод. Рихлер тяготеет к трагифарсовому письму, роман написан в лучших традициях англо-американской литературы смеха — не случайно автор стал лауреатом престижной в Канаде премии имени замечательного юмориста и теоретика юмора Стивена Ликока. Рихлер-Панофски владеет юмором на любой вкус — броским, изысканным, «черным». «Версия Барни» изобилует остротами, шутками, каламбурами, злыми и меткими карикатурами, читается как «современная комедия», демонстрируя обширную галерею современных каприччос — ловчил, проходимцев, жуиров, пьяниц, продажных политиков, оборотистых коммерсантов, графоманов, подкупленных следователей и адвокатов, чудаков, безумцев, экстремистов.
В своей автобиографической книге один из самых известных канадских писателей с пронзительным лиризмом и юмором рассказывает об улице своего детства, где во время второй мировой войны росли и взрослели он и его друзья, потомки еврейских иммигрантов из разных стран Европы.
«Кто твой враг» Мордехая Рихлера, одного из самых известных канадских писателей, — это увлекательный роман с убийством, самоубийством и соперничеством двух мужчин, влюбленных в одну женщину. И в то же время это серьезное повествование о том, как западные интеллектуалы, приверженцы «левых» взглядов (существенную их часть составляли евреи), цепляются за свои идеалы даже после разоблачения сталинизма.
Замечательный канадский прозаик Мордехай Рихлер (1931–2001) (его книги «Кто твой враг», «Улица», «Всадник с улицы Сент-Урбан», «Версия Барни» переведены на русский) не менее замечательный эссеист. Темы эссе, собранных в этой книге, самые разные, но о чем бы ни рассказывал Рихлер: о своем послевоенном детстве, о гангстерах, о воротилах киноиндустрии и бизнеса, о времяпрепровождении среднего класса в Америке, везде он ищет, как пишут критики, ответ на еврейский вопрос, который задает себе каждое поколение.Читать эссе Рихлера, в которых лиризм соседствует с сарказмом, обличение с состраданием, всегда увлекательно.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.