Всадник на белом коне - [2]

— Сегодня какое-то собрание? — поинтересовался я, услышав из открытой двери горницы оживленный говор и звон стаканов.

— Да вроде, — ответил слуга на нижненемецком наречии[14] — наряду с фризским, на нем, как я узнал позже, местные жители говорят здесь вот уже более ста лет. — Собрались и смотритель, и уполномоченные, и остальные, имеющие интерес[15]. А все из-за наводнения!

Войдя в комнату, я увидел за длинным столом у окна с десяток людей; на столе стояли стаканы с пуншем; выделявшийся своей статностью господин явно здесь председательствовал.

Я поздоровался и попросил позволения сесть, на что получил любезное разрешение.

— Несете вахту? — обратился я к одному из гостей. — Сегодня жуткая непогода, за плотиной нужен присмотр!

— Верно, — согласился мой собеседник. — Мы, на восточной стороне, возможно, в безопасности; а вот на другом берегу неспокойно[16], там почти все плотины построены по старинному образцу, наша же главная плотина хорошо укреплена еще в прошлом столетии. Недавно мы были на ней и изрядно замерзли, да и вы, видать, тоже; надо посидеть еще пару часов — на месте остались надежные люди, которые обо всем нам докладывают.

И прежде чем я успел заказать хозяину ужин, напротив уже появился стакан с пенящимся пуншем.

Вскоре я узнал, что дружелюбный сосед — не кто иной, как смотритель плотин; мы разговорились, и я принялся рассказывать о недавней странной встрече. Он насторожился, и вдруг разговоры за столом сразу смолкли.

— Всадник на белом коне! — воскликнул кто-то, и все встревоженно задвигались. Смотритель встал.

— Не стоит пугаться, — постарался успокоить он собравшихся. — Возможно, этот знак — не только нам. В семнадцатом году[17] появление всадника касалось также и тех, кто живет на другом берегу; это они прежде всего должны волноваться.

Всеобщий испуг передался и мне.

— Простите, — спросил я, — а что это за всадник на белом коне?

Чуть в сторонке от всех остальных, за печкой, сидел ссутулившись маленький тощий человек в поношенном черном сюртучке; одно плечо у этого господина, как я заметил, было выше другого. Он не принимал участия в общем разговоре, но его глаза с темными при поредевших седых волосах ресницами свидетельствовали, что пришел он сюда не дремать.

На него-то и указал рукой смотритель.

— Наш школьный учитель лучше всех может об этом рассказать, — произнес он, немного повысив голос. — Правда, он повествует на собственный лад и не столь точно, как моя старая домоправительница Антье Фоллмерс.

— Вы шутите, смотритель, — донесся из-за печки чуть простуженный голос недовольного человечка. — И не надо меня вечно сравнивать с вашей глупой драконихой!

— Но, господин учитель, — не уступал смотритель плотины, — драконихи — наилучшие хранительницы подобных историй!

— Однако у нас на сей счет несколько иное мнение. — Усмешка превосходства слегка исказила довольно тонкие черты лица учителя.

— Видите ли, — шепнул мне на ухо смотритель, — он немного нос задирает. В юности он изучал теологию и только из-за расстроенной помолвки остался здесь учительствовать.

Учитель между тем уже выбрался из уютного закутка за печью и сел за длинный стол рядом со мной.

— Расскажите, расскажите, господин учитель! — раздалось несколько молодых голосов.

— Что ж, с удовольствием, если вам угодно, — обратился он ко мне. — Есть множество суеверий, но существует также и искусство обходиться без них.

— Только попрошу ничего не выпускать; уж поверьте, я сумею отделить зерна от плевел.

Старик взглянул на меня и понимающе усмехнулся.

— Ну ладно! — согласился он и начал свой рассказ.

В середине прошедшего столетия[18] или, чтобы быть точнее, в течение нескольких предыдущих и последующих за ним лет жил тут один смотритель плотины[19], который в плотинах и водоспусках[20] понимал несравненно лучше крестьян и владельцев усадеб; но он не был ученым строителем, потому что книжек почти не читал, а до всего с юных лет доходил сам. Вам, наверное, известно, уважаемый, что фризы умеют хорошо считать, и вы наслышаны о нашем Гансе Моммзене из Фаретофта[21], который, хоть и был крестьянин, умел строить буссоли, хронометры[22], телескопы и органы. Вот из таких примерно людей, только помельче, был отец смотрителя, о котором я еще поведу речь. Он имел пару участков на маршах, где выращивал рапс и бобы и пас корову, весной и осенью прирабатывал как землемер, а зимой, когда северо-западный ветер стучал в ставни[23], сидел за чертежами и расчетами у себя в комнате. Мальчик обычно находился рядом; забыв про букварь и Библию, взъерошив соломенные волосы, он наблюдал, как отец что-то чертит или подсчитывает. И вот как-то вечером он спросил, верно ли здесь написано, не может ли быть как-то иначе, и высказал свое мнение. Отец ничего не смог ему возразить, только покачал головой и сказал:

— Не знаю, что тебе ответить. Довольно того, что есть, а сам ты можешь только запутаться. Если же хочешь знать больше, достань завтра книгу из сундука, что стоит на чердаке; ту, которую написал Евклид[24], — там и найдешь ответ на свой вопрос.

На следующий же день мальчик забрался на чердак и быстро отыскал нужную книгу; впрочем, их в доме было не так уж много. Но отец засмеялся, как только увидел ее перед собой. Она была на голландском, а этого языка, хоть и похожего отчасти на немецкий, ни отец, ни сын не знали.