Врывалась буря - [23]
Это внезапное открытие так поразило Егора, что он несколько минут не мог вымолвить ни слова. Молчал и Бугров. В нем уже не было того игривого веселья, с каким он разговаривал утром. Все понемногу — и Парфенов, и Щербаков, и Шульц, и Сергеев — видно, крепко намяли ему бока. Да и сам уразумел наконец, что дело нешуточное…
— Может быть, мне отказаться от встречи с Шульцем? — спросил Бугров.
— Но вы же сами согласились? — усмехнулся Воробьев.
— Я же думал, что… — Бугров не договорил.
И снова повисла пауза. За окном стемнело, и сумерки наползали и комнату, устраиваясь в углах. Бугров закурил. Он, казалось, совсем скис, а утром Егор даже поразился его необычайной бодрости. «Странно, — вдруг подумал Егор, — хочешь помочь человеку, а час за часом все больше убеждаешься в обратном…»
— И все же у меня такое ощущение, что вы прошлый раз чего-то недоговорили. Ведь есть еще кто-то, кто немного знает турбину. Я не имею в виду техников… Но вы о ком-то умалчиваете?..
Бугров молчал. По его молчанию Егор понял: этот «кто-то» — личность нежелательная для отдела Воробьева.
— Ну?.. Так и будем молчать?
— Да есть парнишка один, тоже тянется к технике, вот я с ним и занимаюсь…
— Кто такой? — перебил Егор.
— Ершов Алексей, два года назад кончил школу, работает на заводе, тоже «перпетуум-мобиле» изобретает.
На этой почве он с Русановым и сошелся. Петро перетащить его на станцию хочет. Парень башковитый, все на лету схватывает, способности поразительные! — Бугров, рассказывая о Ершове, зажегся, даже заулыбался. — Ну какой из него вредитель?.. Нежный парнишка, теленок, даже подозрений быть не может!..
— Чего же тогда скрывали? — не понял Егор.
— Да!.. — Бугров махнул рукой. — Брат у него с колчаковцами ушел… Подумал: скажи вам, Сергеева же знаете, у него все на подозрении!..
— Так-так-та-ак! — Егор насупился, прошелся по кабинету. — Хорошенькая история у нас с вами получается, товарищ Бугров! — Воробьев не выдержал, скинул полушубок.
Бугров зажег свечу.
— Даже в жар бросило от ваших сообщений! — вздохнул Егор. — Как же вы так, товарищ Бугров? Турбина — стратегический объект, а вы тут втайне обучаете ее премудростям посторонних! Да еще каких посторонних! Лиц, связанных с Колчаком!
— Да какое же он лицо, связанное с Колчаком, товарищ Воробьев? — взмолился Бугров. — Это же парнишка, чистая душа! И потом, Петро с ним возится…
— Но вы же знаете, в курсе, так сказать, этой истории! — вскричал Егор. — Эх, товарищ Бугров, товарищ Бугров! Да вы права не имели никакого посвящать! А если узнали, что техник ваш Русанов кого-то посвящает в секреты стратегического объекта, то обязаны были немедленно известить нас! Немедленно! А сейчас что же выходит? Что вы — пособник диверсантов, соучастник терактов! Вы же коммунист, вы обязательство подписывали! Э-э-х!.. — Егор надел полушубок.
— Это… диверсия?.. Настоящая диверсия? — шепотом спросил Бугров.
— К сожалению, да! Я бы сам с удовольствием поверил в обратное, но увы! А вы брата колчаковца…
— За Ершова я могу поручиться, честное слово! Парнишка, верящий в наши идеалы…
— Кто теперь поручится, что братец его тайком не вернулся сюда со спецзаданием и не воспользовался знаниями чистой души? Враг хитер и опасен, мы повторяем это всем ежедневно, но такие, как вы, своим разгильдяйством… — Егор махнул рукой, надел шапку, собираясь уходить.
— Что же мне делать теперь?.. — спросил Бугров.
— Где живет этот ваш Ершов?..
— Тут, на взгорье, рядом с электростанцией, улица Коммунаров, 4…
— Работает на механическом?..
— Да грузчиком…
Лицо Бугрова было бледным, глаза горели на белом, как мел, лице.
— О нашем разговоре никому! — бросил Егор и ушел.
Он пошел было к Ершову, но вдруг одумался. Если это сделал Ершов или его братец-колчаковец (а вполне может быть и такое), то он вспугнет «милое семейство». Сейчас надо к Русанову, узнать поподробней о «нежной душе» да и пощупать самого Петра, чем черт не шутит!
В ночь еще подмораживало, и полушубок ввечеру кстати. Месяц сиял тонкий, обрезистый, ясный на холодном небе. Уши пощипывало, и Егор поднял воротник. После того, как в декабре снова отморозил их, они чувствовали малейший холод, а с поднятым воротником ничего не слышно, будто ватой слух обложило. Теперь глухим ходить опасно: бандит даже шальной забоится, не сунется, а вот если эти, агенты германские, у тех жалости нет, тут ухо востро держи: вмиг крылья подпалят.
Егор отогнул воротник, огляделся: тихо, ни души. Дым валит столбами вверх, значит, жди мороза. Последний, видно, морозец, да потом враз река вздуется, и пошло-поехало, не остановишь. Воробьев подошел к русановскому дому: темень в окнах. Спит, наверное, еще, за вчерашнюю ночь отсыпается. Он скрипнул калиткой, взбежал на крыльцо, по привычке потопал валенками. В сенях ударил в нос ядреный запах березовых веников, видно, любитель баньки Петро, а своей нету. К кому же ходит?.. Это тоже вопрос, ибо баня, как и гулянка, хороша под душевный деревенский разговор, а в одиночку только самоеды моются. После баньки хорошо опрокинуть стопку, закусить груздем или капустной, что тоже располагает к беседе. Бугров ходит в коммунальную, это Егор знал. Значит, кто-то другой…
