Врывалась буря - [20]

Егор вдруг подумал: будь он на месте Бугрова и Русанова и захоти причинить вред турбине, он бы сделал это в чужое дежурство и в то время, когда Бугров, к примеру, отправился бы в командировку. Надо быть идиотом, чтобы так открыто навлекать на себя подозрения, или же чрезвычайно изощренным преступником. А вот с кем встречался Шульц с двух до трех?.. Для этого надо убедиться, что записка, посланная Бугрову, была лишь отвлекающим маневром!

Егор направился было на электростанцию, но вдруг раздумал, свернул на Красногвардейскую, где жил Русанов. Интересно, как сам Русанов объяснит появление в его доме наждачного песка и денег? Скорее всего никак. И тот, кто был сегодня утром дома у Русанова, кого вспугнул Егор, тот наверняка и встречался с двух до трех с Шульцем. Ну вот я — шпион. Где бы я назначил встречу? Конечно, на базаре, в толчее, где незаметнее всего что-то передать. А может быть, продавец игрушек и был тем самым агентом?.. Нет, это должен быть человек, который как-то связан с электростанцией, может быть даже работает на ней. А может быть, встреча происходила на дому? Спровадив «хвост», Шульц спокойненько отправился домой к своему агенту. Нет, это опасно, вряд ли. Значит, на базаре. Скорее всего человек, с кем договорился встретиться Шульц (а как договорился, когда?), уже пришел, но, заметив Лынева, не стал подходить. Тот, кто живет здесь, хорошо знает Лынева…

Егор остановился, постоял на месте. Хоть беги обратно. Он уже стоял в двух шагах от дома Русанова, а догадка жгла сознание Егора, и он, помедлив, побежал обратно к гостинице, где оставил Лынева. Пока у него намять свежая, надо спросить.

Пока бежал до гостиницы, Егор вспотел. Надо переходить на кожанку, в полушубке уже жарко. Лынев сидел в вестибюле и читал газету. «Хорош гусь! — подумал Воробьев. — Лучшего места не нашел?..»

— Ну что нового пишут? — спросил Егор, присаживаясь рядом с Лыневым на диван.

— Да так… — Лынев поправил очки, не понимая, чем вызвано возвращение Воробьева. — Вот расстрел за порчу паровозов в Петрозаводске.

— Постарайся вспомнить, кого ты видел на базаре сегодня днем, когда шел за… — тихо проговорил Егор и оглянулся, точно Шульц стоял за спиной. — Был ли кто-нибудь с электростанции?..

— Русанов был, — кивнул Лынев.

— Точно?.. — прохрипел Егор.

— Точно, — кивнул Лынев.

Сообщение о Русанове застало Егора врасплох.

— Еще кто?.. — спросил Егор.

— Да много было, — пожал плечами Лынев. — Это же базар!

— Ну? — промычал Воробьев.

— Из наших Семенов, потом с вокзала дежурный, Левшин, из райисполкома трое, и Русанов был не один…

— С кем?

— С Ершовым, заводской парнишка, около Русанова крутится… Да много было…

— Придешь в отдел, сядешь и всех перечислишь в рапорте! Понял?

— Понял, — кивнул Лынев.

Егор ушел. Словно какой-то злой рок подталкивает в их сети Русанова. Улик против него столько, что теперь уже нельзя оставлять его на свободе. Одной случайностью объяснить все эти совпадения трудно. «Постой, постой! — вдруг, остановившись, пробормотал Воробьев. — Сергеев обнаружил в кабинете Бугрова пузырек с белым порошком, которым усыпили Лукича и якобы, Русанова! Не Бугров же его оставил на виду?! Значит, кто-то подбросил. А чаще других к Бугрову заходит тот же Русанов! Теперь еще этот Ершов… Что за фигура?»

Егор постоял и двинулся к дому Русанова.

VIII

В детстве Егорка был большим затейником. Он и пел, и плясал, да так мастерски, что дед Егорки от радости пускал слезу и говорил: «Ну, Егорий, быть тебе артистом кислых щей!»

— Это еще к чему? — ворчала бабушка.

— А что сделаешь, коль бес в нем сидит! — хмыкал дед.

— Это почему «бес»? — удивлялся Егорка.

— А потому, что заставь меня энтот стукоток ногами выкинуть — ни в жисть не сделаю, а тебе в удовольствие!

— Это ты просто старый, — говорил Егорка.

— Я и молодой не мог! — вздыхал дед.

Отца Егора убили в 1905 году во время разгона демонстрации. Мать отвезла Егорку в деревню к деду, и больше ее он не увидел. Ее арестовали через полгода за революционную агитацию и сослали в Сибирь. Оттуда она не вернулась. Так Егорка стал сиротой. Потом уже, в революцию, его разыскал Губернаторов, большевик, и взял над ним шефство. Рассказал о смерти матери. В гражданскую, когда взбунтовались белочехи, а потом пришел Колчак, Егор уже партизанил вместе с Сергеевым, был его адъютантом в разведотряде. После войны Сергеева назначили председателем Краснокаменского отдела ВЧК, в 1923 году переименованной в Объединенное государственное политическое управление. Воробьев так и остался работать с Сергеевым и работал с ним уже десять лет. За это время они немало разоблачили всякой контры, недобитых беляков и колчаковцев, кто не успел уйти за кордон и маскировался под честных тружеников. Некоторые из тех, кто служил у Колчака, всерьез раскаивались и хотели честным трудом искупить свою вину. Егор таким сочувствовал. Сергеев же ненавидел люто, стараясь выискать во всей их жизни тот зловредный смысл, каковой, по его мнению, надлежало выжигать каленым железом.

— Ради чего? — спросил однажды Воробьев.

Сергеев удивился. Не ожидая услышать подобного политически незрелого вопроса, он даже не знал, как на него ответить.