Вроде бы четверг - [2]
— Сколько хлама я накопила! — пробурчала она.
Вышла с пуговицей на кухню и выбросила ее в мусор.
А когда вернулась, то снова легла в постель. Но слезы явно не кончились, потому что внезапно послышался всхлип, за ним другой… третий… и пошло-поехало. Малин ревела так, что невыносимо было слушать. В конце концов Лотте ничего не оставалось, как идти на кухню и выпить чашку какао с сухарем. После чего она решила собираться в школу. Отыскала тетрадь по арифметике и взяла бумажный мешок с мусором — Лотта всегда забирает мусор по утрам, раз уж все равно выходить. Потому что все остальные члены семьи забывают про него.
«А когда я спускалась по лестнице, то что-то увидела!» — говорит Лотта Монссон…
А когда она спускалась вниз по лестнице, то что-то увидела. Увидела именную карточку на двери по соседству с мусоропроводом на первом этаже. Чудеса, да и только, ведь обычно там никаких карточек нет, потому что в этой квартире никто не селится. Лотта так удивилась, что подошла поближе, чтобы прочесть фамилию. На карточке было написано ХАНСОЙ. Ну и фамилия! Она попыталась не думать над этим, даже сделала несколько шагов в сторону мусоропровода, но потом не выдержала и повернулась, чтобы проверить, в самом ли деле там написано ХАНСОЙ. И как раз в эту минуту дверь отворилась, и кто-то выглянул в маленькую-маленькую щелочку. Лотта так и обмерла, потом начала пятиться, а щелочка становилась все больше и больше, и она отчетливо увидела, что внутри в темноте кто-то стоит. Она почти сразу догадалась, что это и есть ХАНСОЙ. Ростом карлик, зато страшно волосатый и с огромным носом. И прямо на Лотту смотрели огромные красные глазищи! Лотте пришлось крепко-крепко держаться за мусорный мешок, чтобы не броситься наутек. Потому что эти глазищи глядели на нее в упор, не шевелясь и не моргая, и весь Хансой стоял неподвижно! Лотта тоже застыла на месте, боясь моргнуть. Наконец собралась с духом, повернула кругом и пустилась бежать во всю прыть.
Лишь добежав до школы, она заметила, что все еще держится за мусорный мешок, но не придала этому значения, потому что сейчас она могла думать только о ХАНСОЕ. А мусор она положила… в общем, Лотта не могла сразу сообразить, куда деть мусор, а потому принесла его с собой в класс. Там все уже стояли и ждали, когда войдет учительница, их толстая учительница с ребеночком в животе. Они долго стояли и ждали, и Лотта ждала вместе со всеми. Но так как учительница все не появлялась, она незаметно подошла к фисгармонии и сунула за нее мешок с мусором.
Наконец появилась учительница, но не старая знакомая толстуха, а совсем новая, стройная и красивая.
— Доброе утро! — сказала она.
Очень верно сказала, потому что утро в самом деле было доброе.
— Я ваша новая учительница! — продолжала она. — У вашей прежней учительницы родился маленький ребеночек, так что теперь я буду вместо нее. Надеюсь, мы с вами поладим!
Сначала все как-то растерялись, но потом сели, а затем начался урок пения. Большинство ребят в это утро пело громче обычного, и веселее всех заливалась новая учительница, но в самый разгар песни она ошиблась клавишей и остановилась.
— Как у вас тут странно пахнет! — сказала новая учительница.
И хотя, кроме нее, никто этого не считал, она предложила замяться арифметикой вместо пения. Все полезли в парты за тетрадками, и Торд прищемил себе палец крышкой, потому что смотрел не в парту, а на новую учительницу. Должно быть, жутко больно прищемил — он даже заплакал. Но Торд не хотел, чтобы новая учительница видела его слезы, а потому сначала плакал совсем тихо. Да только новая учительница все равно почти сразу заметила, что он плачет.
— В чем дело, деточка! — воскликнула она. — Что там у тебя стряслось?
Тогда Торд стал плакать чуть громче.
— Что с тобой, дружочек? — беспокоилась новая учительница.
Тут Торд реванул так, что она совсем всполошилась и подбежала к нему.
— Чем это ты так расстроен? — прошептала она, садясь на корточки возле Торда.
Сидит на корточках и шепчет на весь класс. А потом обняла его!
Какая уж тут арифметика, когда все только смотрели на новую учительницу и мечтали, чтобы у них что-нибудь заболело! Лотта так даже нарочно прищемила себе стулом ногу и тоже закричала.
— Ой! — закричала она. — Ой, как больно!
Но тут новая учительница сказала, что не такая уж это беда, если человек слегка прищемил себе палец. Тем временем Торд перестал хлюпать носом. Вместо этого он начал икать, а потом опять заплакал из-за того, как новая учительница отозвалась о его беде, так что пришлось ей снова бежать к Торду и жалеть его.
— Объясни нам, что тебя так расстроило? — твердила она. — Разве мы можем выяснить, в чем дело, если ты не хочешь говорить со мной?
Но слезы не давали Торду говорить, и пришлось остальным заниматься самостоятельно. А это значит — сиди и сам решай примеры в своей тетради.
Но Лотта никак не могла сообразить, что к чему, и застряла на первом же примере. Она уж и руку подняла, и щелкала пальцами, однако новая учительница ничего не видела, знай себе сидит на корточках и жалеет Горда. При старой толстой учительнице такого не бывало. Она была справедливая. На уроках арифметики не сидела на корточках, обнимая любителей лить слезы, она вообще никого не обнимала, даже Торда. А этой новой только бы плакс обнимать.
