Время, задержанное до выяснения - [20]
Юзеф не слушал, о чем дальше говорил Гольдберг, потому что его бросало то в жар, то в холод, словно он подхватил вирусный грипп, и ему пришлось совладать с собой, чтобы Гольдберг не заметил, как он чуть было не пролил кофе, который ему сейчас пить вовсе не хотелось. Он только взглянул на часы и сказал:
— Прости, но я опаздываю. Позвони мне, пожалуйста, домой, лучше всего вечером, и мы условимся о встрече, чтоб спокойно поговорить.
Он подал Гольдбергу руку и быстро вышел.
— Послушай, — сказал большому Юзефу маленький Юзек, который уже учился в первом классе государственной гимназии имени Стефана Батория, — мне бы хотелось написать о том, как мы избирали классный комитет. Это очень интересно, вот увидишь, тебе понравится.
— Я бы предпочел, — заметил Юзеф, — сначала написать о том, как ты сдавал экзамен в гимназию.
— А зачем? Хочешь, чтобы все узнали, что арифметику я сдул у Гольдберга, а загадку не сумел разгадать, и если бы, как потом учительница говорила маме, меня не спасла фантазия, то схватил бы двойку. Нет, об этом мне писать неохота. А может, ты опять будешь меня уговаривать писать неправду, как тогда о Хенеке?
— Что ты мне постоянно напоминаешь об этом? — Юзеф притворился рассерженным, — я ведь тебе объяснил, что писатель имеет право на вымысел.
— Право-то он имеет, это я знаю, — неохотно согласился Юзек, — но мне не хочется, чтобы повторилась та же история с чужой биографией, например, Гольдберга.
— Не повторится, уверяю тебя, — обещал ему Юзеф. — Биография Гольдберга не представляет для писателя ни малейшего интереса.
— Почему? — удивился Юзек. — Потому что Гольдберг тоже еврей?
Юзеф не ответил. Он только поморщился, потому что ему показалось, что у него заболел зуб, тот самый, который ему вырвал Гольдберг.
— Так что же? Пишем о классном комитете? — настаивал Юзек.
— Пишем, — вздохнул Юзеф.
В нашем классе чуть ли не половина ребят — евреи. Всех я еще не знаю, только Артека, Вилека, моего однокашника по начальной школе Гольдберга и Антека с нашего двора, который не еврей.
Наш классный руководитель, преподаватель физики, сказал, что хорошо бы председателем комитета выбрать меня, потому что я не скачу в школе как коза, или Гольдберга, потому что он лучше всех сдал экзамен. Я не знал, что ответить классному руководителю. Мне очень хотелось стать председателем, но стыдно было в этом признаться. И Гольдбергу тоже, наверно, было стыдно, потому что он тоже молчал. Классный руководитель вышел из терпения и сказал:
— Договоритесь между собой, тогда мне и скажете.
— Ну, может, ты будешь, — предложил мне Гольдберг.
— Как хочешь, но, может, лучше ты, — ответил я.
И тут к нам подошел Антек.
— Лучше всего председателем выбрать Антека, — сказал я.
— Чьим председателем? — спросил он.
— Председателем классного комитета, — сказал я.
— Во здорово! Раз вы так хотите — буду вашим председателем, — сразу согласился Антек, ударил по мячу и погнал его.
— У тебя что, не все дома? Какой из него председатель? Ведь он же дурак набитый! — кричал на меня Гольдберг.
— Именно поэтому он и будет хорошим председателем. Живет он в моем доме и будет нас слушаться, — объяснил я Гольдбергу.
А он в ответ:
— Не нас, а тебя. Ты хитрый, как змий. Больше я тебе списывать не дам.
И так разозлился, что перестал со мной разговаривать. Но Артека, Вилека и других ребят я сумел уговорить, и Антек стал председателем. Дурак-то он дурак, этот Антек, но никогда меня не бил и никогда не обзывал жидом, как Хенек. По мне, лучше ему быть председателем, чем Гольдбергу, который вечно из себя умника строит.
— Многовато ты написал об этом, — прервал его Юзеф. — Дай-ка теперь я.
И Юзеф начал писать. Но писал недолго, так как услышал, что кто-то подошел к нему и громко хохочет.
— А, это вы, коллега. Вижу, вам отчего-то весело.
— И даже очень, — ответил Критик, потому что именно он смеялся так громко, что помешал Юзефу писать.
— И отчего же, позвольте поинтересоваться?
— Я только что был в Доме Партии, — объяснил свою веселость Критик, — где прочел в бюллетене «Материалы западной прессы», что известный писатель Юзеф Гиршфельд, печатающийся под псевдонимом Юзеф Поточек, тот самый, который защищает греческих демократов, исключен из Союза, поскольку при обыске в его квартире обнаружили рукопись новой повести, где он разоблачает антисемитизм властей…
— Ну и что в этом смешного? Это же клевета! Самая обычная провокация! — возмутился Юзеф.
— Я смеюсь, — сказал уже серьезно Критик, — потому что вам, уважаемый коллега, не было бы счастья, да несчастье помогло. Этим наглым обвинением наших властей в антисемитизме, которое вы справедливо назвали провокацией, вам оказали неоценимую услугу. Я узнал от одного товарища из Дома Партии, который ко мне благоволит, что товарищ Секретарь действительно хотел выгнать вас из Союза за махинации с анкетой, но прочитав, что о вас пишут на Западе, изменил свое решение. А в знак благодарности вы, по-моему, немедля должны публично осудить эти, как вы верно выразились, клеветнические выпады.
— А я бы на твоем месте, — сказала Марыля, — не упустила такой возможности и немедленно переправила рукопись на Запад. Представляешь, какую тебе сделают рекламу? Переведут на все языки и дадут премию.
Рассказ написан в 1912 году. Значительно позже та же тема будет развита в новелле «Бедный богатый человек, или Комическое чувство жизни». Унамуно считал «Простодушного дона Рафаэля» одним из самых удачных моих произведений: «так как он был мною написан легко, в один присест», в деревенском кафе, где Унамуно ждал свидания с сестрой, монахиней в провинциальном монастыре.
Стояла темная облачная ночь, до рассвета оставалось около часа. Окоп был глубокий, грязный, сильно разрушенный. Где-то вдали взлетали ракеты, и время от времени вспышка призрачного света вырывала из темноты небольшое пространство, в котором смутно вырисовывались разбитые снарядами края брустверов… Сегодняшняя ночь словно нарочно создана для газовой атаки, а потом наступит рассвет, облачный, безветренный, туманный – как раз для внезапного наступления…
Духовно гармоничный Нарцисс и эмоциональный, беспорядочно артистичный Гормульд — герои повести Г. Гессе «Нарцисс и Гольдмунд» — по-разному переживают путь внутрь своей души. Истории духовных поисков посвящены также повести «Индийская судьба» и «Паломничество в страну Востока», вошедшие в третий том настоящего издания.Нарцисс и Гольдмунд. Повесть, перевод Г. БарышниковойПаломничество в Страну Востока. Повесть, перевод С. АверинцеваИндийская судьба. Повесть перевод Р. ЭйвадисаПуть сновидений (сборник)Запись.
Выдающийся английский прозаик Джозеф Конрад (1857–1924) написал около тридцати книг о своих морских путешествиях и приключениях. Неоромантик, мастер психологической прозы, он по-своему пересоздал приключенческий жанр и оказал огромное влияние на литературу XX века. В числе его учеников — Хемингуэй, Фолкнер, Грэм Грин, Паустовский.В третий том сочинений вошли повесть «Дуэль»; романы «Победа» и «На отмелях».
(Genlis), Мадлен Фелисите Дюкре де Сент-Обен (Ducrest de Saint-Aubin; 25.I.1746, Шансери, близ Отёна, — 31.XII.1830, Париж), графиня, — франц. писательница. Род. в знатной, но обедневшей семье. В 1762 вышла замуж за графа де Жанлис. Воспитывала детей герцога Орлеанского, для к-рых написала неск. дет. книг: «Воспитательный театр» («Théâtre d'éducation», 1780), «Адель и Теодор» («Adegrave;le et Théodore», 1782, рус. пер. 1791), «Вечера в замке» («Les veillées du château», 1784). После казни мужа по приговору революц. трибунала (1793) Ж.
В марте, океан вдруг стал пахнуть розами. Что предвещал этот запах? Может неожиданное появление сеньора Эрберта?