Время, задержанное до выяснения - [18]

Шрифт
Интервал

— А ты — в истории, — отплатил ему той же монетой Юзеф.

Он очень удивлялся, что майор напрямик называет себя командующим, хотя всем, а уж тем более самому майору, известно, кто командует партией и страной. Кто же, если не Первый Секретарь, тогда как майор только его правая рука? Юзеф уже не раз слышал, что майор Мазуркевич хотел бы вознестись выше Секретаря, но чтобы говорить об этом так открыто?

Официант подал им водку, семгу, икру и бифштекс по-татарски, спросив, не угодно ли глубокоуважаемому пану майору чего-нибудь еще. Майор махнул рукой, словно отмахивался от мухи, и официант, низко кланяясь, исчез за дверью.

— Не теряйте времени, коллега, — сказал Критик, — такой случай может не повториться. Берите быка за рога и выясните вопрос о рукописи.

Юзеф послушался, опрокинул рюмку за встречу и начал:

— Слушай, Хенрик, я пишу повесть о нашем дворе и о нас самих. Тебе это известно, потому что рукопись побывала у тебя. Так вот, очень прошу тебя сказать мне откровенно, что ты о ней думаешь. Ты знаешь, как оно бывает. Писатель нередко дает волю фантазии и позволяет себе увлечься, так что может даже упустить из виду интересы партии. Поэтому твое мнение для меня чрезвычайно ценно и будет не только полезным, но и решающим.

Майор призадумался, выпил вторую рюмку и закусил бутербродом с икрой.

— Погоди, погоди, дай вспомнить. Ага, припоминаю, — и он сконфуженно рассмеялся. — Прости, — сказал он, — я понятия не имел, чья это рукопись. Какой же я идиот! Да знай я, что она твоя, все бы бросил и прочитал, а я только разозлился, что посмели нарушить тайну писательского стола, и приказал немедленно вернуть рукопись. Надеюсь, тебе ее вернули?

— Разумеется, — подтвердил Юзеф. — А жаль, мне бы очень хотелось, чтобы ты ее прочел, — добавил он лживо.

— Превосходно, — прошептал Критик.

— Это большая честь для меня, Юзек. Располагай моим временем по своему усмотрению. Я к твоим услугам. Загляни как-нибудь ко мне домой.

Они еще поговорили о том — о сем, о прежних и нынешних временах, допили первую бутылку, начали вторую, ели жареную утку с яблоками, потом пили кофе и коньяк, наконец, майор вызвал машину и отвез Юзефа домой, а сам поехал на совещание.

Юзеф лег, потому что голова у него побаливала, и уснул.

Майор сидел рядом с ним в машине. «Остановись на минутку у моего дома, я только отдам распоряжение», — сказал он водителю. Они подъехали к особняку, в котором когда-то жил очень реакционный министр. Водитель просигналил, майор открыл дверцу, но из машины не вышел. К нему подбежал дежурный офицер и доложил, как требовалось по уставу внутренней службы, что заступил на дежурство. Майор приказал вызвать к нему начальника птичника. Офицер козырнул — и через минуту начальник стоял перед майором.

— Сколько сорок у тебя под рукой?

— В полной боевой готовности — сто пятьдесят четыре, товарищ майор!

— Отлично. Сорок три немедленно выпусти из клеток. Они понесут на хвостах следующее сообщение…

— Есть, — сказал начальник и шепотом стал повторять за майором текст сообщения, чтобы ничего не забыть: записывать такие вещи ему строго воспрещалось.

— Товарищ Секретарь Дома Партии, — диктовал майор, а начальник повторял за ним шепотом, — пришел к заключению, что рукопись повести писателя Юзефа Поточека содержит ложные сведения, представляющие опасность для нашей партии, распорядился рукопись изъять, а автора взять под арест. Однако майор Мазуркевич этого распоряжения не выполнил. Он решил, что это распоряжение противоречит Конституции, поскольку нарушает права писателей на свободу творчества. Майору удалось переубедить товарища Секретаря, и писатель Поточек остался на свободе. Выполняйте! — сказал майор.

Он захлопнул дверцу машины, и не успела она тронуться с места, как стая сорок с сообщением на хвостах взвилась над городом, рассыпавшись во всевозможных направлениях, и прежде чем майор Мазуркевич доехал на машине до большого здания, где он исполнял свои служебные обязанности и где ему предстояло провести совещание, в квартире Юзефа зазвонил телефон.

— Привет, старик, — звонил председатель Бородач. — Что у тебя новенького?

— Все по-старому, — ответил Юзеф.

— Я слыхал, у тебя были неприятности?

— Ну, неприятностей у меня всегда хватает.

— Я не о том. Ходят слухи, что тебе могло здорово влететь, но обошлось легким испугом.

— Что-то в этом роде. Не стоит разговора.

Юзефу, которого внезапно разбудил звонок, не хотелось откровенничать с Бородачом, да он и вообще не любил говорить по телефону.

— Ты отчего такой кислый? Ведь все кончилось благополучно. Снова наша братия, ветераны, верх взяла. Представляешь, как я обрадовался, когда узнал — а источник надежный, не раз уже проверенный — об этой драке за тебя!

— О какой драке! — удивился Юзеф.

— Ты что, ничего не знаешь?

И Бородач, подбирая, конечно, выражения, чтобы только сами собеседники догадывались, о чем идет речь (по крайней мере, так казалось Бородачу), рассказал последнюю новость, которая только что до него дошла:

— Он мужик что надо, я всегда говорил. В обиду нас не даст.

Юзеф бесцеремонно отпихнул Критика, который лип к телефонной трубке, чтобы услышать, что говорит Бородач, а с другой стороны шептал Юзефу на ухо что-то, чего Юзеф не мог разобрать.


Рекомендуем почитать
Простодушный дон Рафаэль, охотник и игрок

Рассказ написан в 1912 году. Значительно позже та же тема будет развита в новелле «Бедный богатый человек, или Комическое чувство жизни». Унамуно считал «Простодушного дона Рафаэля» одним из самых удачных моих произведений: «так как он был мною написан легко, в один присест», в деревенском кафе, где Унамуно ждал свидания с сестрой, монахиней в провинциальном монастыре.


Любой ценой

Стояла темная облачная ночь, до рассвета оставалось около часа. Окоп был глубокий, грязный, сильно разрушенный. Где-то вдали взлетали ракеты, и время от времени вспышка призрачного света вырывала из темноты небольшое пространство, в котором смутно вырисовывались разбитые снарядами края брустверов… Сегодняшняя ночь словно нарочно создана для газовой атаки, а потом наступит рассвет, облачный, безветренный, туманный – как раз для внезапного наступления…


Собрание сочинений в четырех томах. Том 3

Духовно гармоничный Нарцисс и эмоциональный, беспорядочно артистичный Гормульд — герои повести Г. Гессе «Нарцисс и Гольдмунд» — по-разному переживают путь внутрь своей души. Истории духовных поисков посвящены также повести «Индийская судьба» и «Паломничество в страну Востока», вошедшие в третий том настоящего издания.Нарцисс и Гольдмунд. Повесть, перевод Г. БарышниковойПаломничество в Страну Востока. Повесть, перевод С. АверинцеваИндийская судьба. Повесть перевод Р. ЭйвадисаПуть сновидений (сборник)Запись.


На отмелях

Выдающийся английский прозаик Джозеф Конрад (1857–1924) написал около тридцати книг о своих морских путешествиях и приключениях. Неоромантик, мастер психологической прозы, он по-своему пересоздал приключенческий жанр и оказал огромное влияние на литературу XX века. В числе его учеников — Хемингуэй, Фолкнер, Грэм Грин, Паустовский.В третий том сочинений вошли повесть «Дуэль»; романы «Победа» и «На отмелях».


Нечто о графе Беньйовском и аглинском историке Джиббоне

(Genlis), Мадлен Фелисите Дюкре де Сент-Обен (Ducrest de Saint-Aubin; 25.I.1746, Шансери, близ Отёна, — 31.XII.1830, Париж), графиня, — франц. писательница. Род. в знатной, но обедневшей семье. В 1762 вышла замуж за графа де Жанлис. Воспитывала детей герцога Орлеанского, для к-рых написала неск. дет. книг: «Воспитательный театр» («Théâtre d'éducation», 1780), «Адель и Теодор» («Adegrave;le et Théodore», 1782, рус. пер. 1791), «Вечера в замке» («Les veillées du château», 1784). После казни мужа по приговору революц. трибунала (1793) Ж.


Море, где исчезали времена

В марте, океан вдруг стал пахнуть розами. Что предвещал этот запах? Может неожиданное появление сеньора Эрберта?