Время взрослой веры. Как сохранить связь с вечностью - [10]

Человек не ждет диалога. Он пришел тебе дать оценку.

Но так мы снова возводим стены, которые разрушил Христос, показав всю относительность культурных, национальных, профессиональных разделений – с мытарями ведь нельзя было общаться иудеям; с самарянами, с язычниками. И наши убеждения в данном случае и есть те стены, которые мы возводим. И, как и тогда, за ними серьезная логика и культурно-исторические основания и обоснования. А разговор с женщиной – это же был скандал. А Спаситель говорит: это все не важно.

И диалог сейчас намного важнее всех границ и разделений, но мы продолжаем строить стены непонимания. Понимаю, что эти слова обличают и меня самого: вот сюда на разговор не пойду, вот того человека к себе не позову. Деление на «мы – они», столь неизбежное в политическом мире, при политической идентификации (тут всегда будут свои Афины и Спарта) среди христиан должно отступать. Потому что Евангелие говорит нам: «ни мужеска пола, ни женска; ни эллина, ни иудея». Но реальность по-прежнему напоминает грустный анекдот о том, как человек на необитаемом острове построил для себя… два храма. Один, в который он ходит, а второй, в который не ходит. Так и живем…

Разговоры вдогонку

Об оскорблении чувств верующих

Владимир Легойда: Мне лично кажется, что все эти истории с защитой чувств верующих при помощи права и закона свидетельствуют не столько о слиянии Церкви с государством и использовании административного ресурса, сколько о нащупывании неких ориентиров – гражданских и государственных… Для меня, как для человека, который многие годы был членом Совета по правам человека при президенте, все-таки все эти истории, как говорят правозащитники, правочеловеческие. То есть появление этих новых новелл в нашем законодательстве для меня – сознательная позиция государства. Она характеризует не Церковь, а в первую очередь государство. Таким образом государство обозначает свою позицию, как бы говоря: в нашем государстве есть много верующих людей, они обладают правами, у них есть то, что они называют святынями. И я, как государство, эти вещи буду защищать. Вчера не защищало, а сегодня буду защищать. Оно как бы говорит: мы уважаем это и мы считаем, что нельзя над этим смеяться и глумиться. И если кто-то будет это делать, мы будем это пресекать. В храме танцевать – нет, это нехорошо, кресты ломать – нет, нельзя. Мы же защищаем кладбища и могилы от осквернения. Защищаем государственную символику. И вот государство сказало: я буду защищать религиозную символику – от попыток оскорбления.

Это сложная тема. Да, Господь на Кресте говорит: «Прости им, ибо не ведают что творят». Этими словами и начинается «эра милосердия» в истории человечества. Не нужно, конечно, недооценивать значения данного евангельского эпизода, одного из ключевых, поворотных в этике европейской и мировой культуры. Вместе с тем он же не значит, что верующие люди должны сказать: в общем, ничего такого страшного со Спасителем не делали. Понятно, что это невозможно.

Поэтому государство, вчера закрывавшее и взрывавшее храмы (комсомольцы в 20-е годы вытворяли вещи, которые «Pussy Riot» и не снились), сегодня их, эти храмы, защищает. И слава Богу. Произошло изменение позиции государства. Оно сказало: у нас есть традиционные религии и мы будем законодательно защищать чувства и права верующих людей.

Возникают тут правовые коллизии? Да, возникают. Но прежде чем возмущаться тем, что люди обращаются в суд по поводу подобных вещей, давайте все же признаемся, что попытка решать подобные конфликты посредством суда – наиболее цивилизованный способ в XXI веке. В чем проблема-то? Вот, скажем, в ситуации с Новосибирским театром оперы и балета по поводу постановки вагнеровского «Тангейзера» было обращение в правоохранительные органы. Но дело в итоге было проиграно теми, кто подал заявление об оскорблении чувств верующих. Люди возмущались, не соглашались, но суд сказал: нет, мы никого наказывать не будем, потому что не видим нарушения закона. Так что здесь прежде всего обозначена позиция государства. Она – главная.

И мне кажется, то, что государство защищает чувства верующих традиционных религий, для государства безусловный плюс.

Христианам не привыкать к гонениям. Но при этом, согласитесь, было бы странно нарываться на гонения, радоваться им или говорить государству: не надо нас ни в коем случае защищать, нас это никак не оскорбляет, пусть рубят иконы и кресты и танцуют в храмах…

Разговоры вдогонку

О русском языке

Владимир Легойда: Одна из «высоких тем», которая, мне кажется, позволяет избавиться от навязчивой ковидной повестки и просто очень важна, высока, красива, – тема русского языка.

Я только недавно стал задумываться над тем, что запомнил еще с детства: «Берегите наш язык, наш прекрасный русский язык», «Язык – это наше богатство» и т. д. Честно скажу, я никогда в это специально не вдумывался. Ну язык и язык, прекрасный язык, но английский тоже хороший, а словарь Шекспира в 10 раз больше словаря Пушкина и т. п. Но недавно услышал у историка Юрия Сергеевича Пивоварова в лекциях о XIX веке в программе «Академия» на телеканале «Культура» о русском языке: «Это язык, на котором все можно выразить. А не на любом языке все можно выразить». (Не знаю, может быть, лингвисты и возразят тем, что всегда можно выразить то, что нужно. Ну да я не лингвист.)