Время взрослой веры. Как сохранить связь с вечностью - [12]

У меня 40 дней назад умирал на руках брат. И как же я была благодарна священнику, после причастия долго стоявшему за моей спиной, пока я плакала и повторяла: «Ангел мой». Как было важно, что он стоял и не уходил.

Владимир Легойда: Известный ученый и публицист Марина Андреевна Журинская как-то заметила, что безусловный критерий «хорошего батюшки» – время, за которое он проходит храм после службы. Это она мне сказала, глядя, как духовник журнала «Фома» 10 метров шел 45 минут. Люди постоянно подходили. Нерв церковной жизни там, где пастырь встречается с паствой. Этим и определяется отношение к Церкви.

Что делает Церковь заметной

Кажется, Церковь пережила полосу «затишья»? В прошлом году была всех нервирующая премьера «Матильды», спор вокруг Исаакиевского собора, а тут такой тихий, неяркий год. Вы как-то мониторите ситуацию – изменились ли роль и положение Церкви за последний год? Нашла ли она себе достойное место в обществе? Признало ли общество это ее место?

Владимир Легойда: Церковь прежде своего места в обществе или диалога с интеллигенцией должна искать Христа. И жить Христом. Церковь в догматическом понимании есть Тело Христово. Если она будет такой, то ничего ей не надо искать, люди сами ее найдут. Когда человек свидетельствует о Христе, это свидетельство не может остаться незамеченным. На него может быть разная реакция, но оно всегда видно. Мы все время предлагаем СМИ разные сюжеты – это входит в задачи моего подразделения. Но когда происходит безусловное свидетельство о Христе – алтарник московского храма спасает бездомного, а сам погибает, нам никого не надо было просить написать об этом. Журналисты это сделали сами, потому что это было подлинное и безусловное свидетельство о Евангелии. В таких случаях исчезает теплохладность: такую Церковь могут не принять, но с ней не могут не встретиться.

Подвиг и трагедия алтарника Георгия Великанова – это же ситуация истинности – истинности трагедии, истинности подвига. Но мы-то живем в обычном мире. И все видят, что мы обычные. И нечасто оказываемся на таких рельсах. А самим их искать – манихейство, а не христианство.

Как же в нас узнает христиан человек за церковной оградой?

Владимир Легойда: Но у нас же есть прямое указание: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если вы будете иметь любовь друг ко другу». Главная проблема церковной жизни, я убежден, в том, что мы недостаточно ученики Христовы. Не имеем любви Христовой, и люди, видя нас, говорят: «Я же читал Евангелие! Эти не похожи на его учеников». Наша похожесть или непохожесть на учеников Христовых – самое главное, все остальное вторично. Даже разговоры о «попах на мерседесах». Люди должны видеть Церковь пространством любви. Хотя это не значит, что оно бесконфликтно и в нем всех гладят по головке и кормят блинами.

Не все мы на рельсах, где кто-то гибнет, да. Но и Евангелие начинается не Голгофой. И заканчивается не ею. Голгофа неизбежна, она будет. И убежим мы с нее, испугавшись, как когда-то апостолы.

Потому что страх и несовершенство…

Владимир Легойда: Конечно. Как-то патриарх неоднократно, оценивая современную ситуацию некоторых протестантских деноминаций, не выступающих против безнравственных законодательных изменений, повторял «Зачем нужна такая церковь?!» Вот я об этом. Если нет поиска Христа, то зачем нужна такая Церковь, тогда она лишь организация.

По любви друг к другу узнают нас? Но, во-первых, любовь дает Бог – самому часто не сломить своего жестокосердия. А во-вторых, нужен огромный внутренний труд над собой.

Я в моем любимом храме вижу, как люди меняются благодаря как раз многолетнему внутреннему труду над собой. Как изменилась за 8 лет сварливая «свечница», просто другой человек – сдержанный, улыбающийся. Помимо работы над грехами – не пьем, не блудим – в этом труде еще идет работа над страстями: не раздражаемся, не завидуем, не позволяем себе быть всем недовольными. Медленно, упорно, спрашивая у духовника, выслушивая от него самые нелицеприятные замечания, меняемся. Я видела в храме пьющую женщину, за несколько лет вытрезвившуюся за счет такого «внутреннего труда». Но этого же никогда не увидит и не поймет мир!

Владимир Легойда: Я не согласен. Это все понимают. Я своим студентам МГИМО, часто напоминая им слова апостола Павла «бедный я человек: то плохое, что не хочу, делаю, то хорошее, что хочу, не делаю», поясняю: ну и сколько раз вы думали, ну зачем я так ответил маме, почему обидел брата и т. д. И все им понятно, хотя они не в церковной ограде.

Но им непонятно, что в Церкви это у кого-то получается.

Владимир Легойда: А если не становишься лучше? У вас там «свечница» стала лучше за 8 лет, а моя приятельница в Фейсбуке пишет: «Какой у нас терпеливый Господь! 20 лет выслушивает мою одну и ту же исповедь». А я и ей завидую. О, если бы у меня 20 лет было одно и то же в списке грехов! У меня с каждым разом все хуже.

В вашем вопросе слышится стереотипное: есть жизнь и есть вера. А это неправильно. Вера и есть жизнь.

Я недавно похвалил одного человека, помогающего больным детям: это правильно – «вера без дела мертва». А он мне (церковный человек, между прочим, на Афон ездит): «Это к вере не имеет отношения. Здесь моя гражданская позиция». Но вера ко всему имеет отношение.