Время учеников. Выпуск 3 - [125]

— А слыхал я, слыхал! — воскликнул Лохмач. — Про Цветочные озера даже сюда молва донесла! Знатный был бой в этих самых озерах, говорят. Баб там много порезали, вроде.

— Да и наших немало полегло, — со вздохом произнес Сухой. — На этих Цветочных озерах, будь они прокляты… Там же у подруг такие силы были собраны!.. Но и мы подготовились, это да, у Шиша-Храбреца на этот счет голова работала. Все он, значит, продумал: как окружить, в какое время кому в бой ввязываться. Все равно много наших-то на Цветочных озерах погибло. Хотя и ревунов тогда уже точно не было, ни одного не было, и пчелиных роев подруги не пускали. Да, братцы, озера эти я никогда не забуду, они уж отвердели, наверное, давным-давно.

— А мертвяки там еще были? — спросил Ворчун. — Или уже тогда извелись?

— Были, но некоторые — полусонные… Мы тех, что слабые были, оттесняли от озер к болотам и там разбивали. А с нормальными мертвяками не так, м-да… Хорошо, что безлицые помогли, здорово они нам помогли, что и говорить. И расположение бабское как-то разведывали… Подруг в озерах трудно победить, это любому понятно, даже если окружить со всех сторон.

— Это мы знаем, — крякнул согласно Лохмач. — Мы с этими проклятущими озерами здесь тоже попотели. Без Дьявольской Трухи и делать нечего, это точно. И еще лучше по ночам, по ночам — это да! Ночами мы часто с ними бились. Мертвяки ночью не видят, рукоеды в озеро не полезут, а мы — топоры с копьями в руки и — на плоты, на плоты… М-да-а…

— Говорили, что тогда подруги Шиша-Храбреца поймали, то в яму к рукоедам сбросили — так они его ненавидели, — произнес Ворчун. — Вот и скажи, Сухой, неужели так и было? Я вот сомневаюсь.

— Слухи, конечно, — покачал головой Сухой. — Как же! Поймали они Шиша-Храбреца, разве такое возможно? Он герой был, что и говорить, и погиб по-геройски, в бою погиб… Заманили подруги нас в ловушку, живым почти никто не ушел. Потом мы узнали, что специально они это придумали, чтоб Шиша-Храбреца изничтожить, очень они его боялись, и слава про него далеко по лесу поползла.

— А говорили: в яму, в яму… — крякнул Ворчун. — А я сомневался, как же, говорю, в яму-то, такого бойца, как Шиш-Храбрец, — да в яму! Никак это невозможно, кишка у этих баб тонка, понимаешь. Болтают, чего не попадя…

— Скажи, Сухой, — произнес Кандид. — А ты во время войны ничего не слышал о Молчуне? Может, объявлялся в ваших краях такой?

— Молчун, говоришь… — Сухой в задумчивости почесал затылок. — Был какой-то Молчун, кажется. Один такой головастый мужик, очень хитрый… А, может, и не Молчун вовсе, не помню точно.

— И что с ним стало?

— А кто его уразумеет? Сам знаешь, сколько в войну всяких слухов по лесу бродило. Поди сейчас разберись, вспомни-ка, что тут правда, а что насочиняли сдуру. Да и мало ли в лесу молчунов…

— Ты, Умник, путаешь что-то, — сказал Ворчун. — Твой отец еще когда исчез-то? Еще в начале Затишья исчез, сколько времени-то прошло, а? Ты тогда еще и ходить-то не умел, Умник, маленький ты еще был. Если бы жив был Молчун, давно бы объявился. И Кулак все время говорил: не таков, мол. Молчун, если уцелел, то пришел бы, а Кулак его хорошо знал, вместе они с Кулаком-то были, из одной деревни. Тоже вот сказывал…

— А ну, тихо! — приказал вдруг Лохмач, привстав с места. Ворчун умолк. Лохмач напряженно понюхал воздух и прислушался.

— Хватит разговоры разговаривать, — сказал он решительно. — Идти пора. Скоро рассветет, надо успеть добраться. Сколько еще топать, Ворчун?

— Недолго, кажись… Перелесок сперва будет, потом — завалы, за завалами — лощина, а там и до Безымянного озера рукой подать. Должны успеть, Лохмач.

Они стали собираться. Кандид вспомнил о крылатках, взял мешок и пощупал. Крылатки не шевелились, спали. Он собрал горсть ягод, вырвал пучок мха, растер все в ладони и бросил в мешок. Проснутся — поедят.

— Светляков брать не будем, — сказал Лохмач. — Опасно это: со светляками сейчас идти. Ты, Ворчун, как шел впереди — так и пойдешь. После лощины никому не болтать, до лощины можно, но негромко, а потом — нельзя; ступать тихо, как обычно… Ну, в общем, сами все знаете. Что я вам буду тут рассказывать, нечего мне вам рассказывать, чай, не маленькие. Ну, пошли.

И они пошли дальше. Лес еще спал, но уже готовился к пробуждению. Что-то протяжно и глухо ухало высоко в кронах деревьев, откуда-то слева доносились редкие слабые всплески, медлительные свисты, обрывающиеся низкими чмоканьями, — там простиралось болото. Иногда какие-то невидимые ночные насекомые с шелестом или звоном пролетали вдоль их шеренги, принося то одну, то другую гамму запахов. Кто-то цепкий, колючий и ломкий хватался за одежду корявыми тонкими отростками, чьи-то незримые влажные, прохладные касания рождали в голове самые нелепые образы. Если задрать голову вверх, то можно было видеть мириады огоньков всевозможных оттенков и размеров, напоминающих звезды, — это неспящие обитатели леса пристально следили за теми, кто движется внизу.

Ворчун, шедший впереди их маленького отряда, иногда останавливался, закидывал голову, нюхая воздух, и корректировал маршрут. За ним шел Лохмач, потом — Кандид, замыкал шествие Сухой. Молча идти, конечно же, не получалось. Пока пробирались через перелесок, Ворчун с Лохмачом вполголоса бубнили, вспоминая свое недавнее боевое прошлое. А помнишь, Ворчун, кряхтел Лохмач, как мы мучались с Прыгуньей ложбиной, сколько мы за нее воевали, за проклятую? Как не помнить, Лохмач, отзывался Ворчун, как же не помнить-то? Жизни чуть не лишился, такое не забудешь, сомневаюсь я, чтоб такое можно было забыть, башку от туловища чуть не отделили, шрам, понимаешь, через все ребра, как же такое забудешь? Вот придем, сядем, я тебе покажу шрам этот, я тебе его еще разве не показывал, быть такого не может, чтоб не показывал… Что мне твой шрам, я тебе, Ворчун, сам могу много чего показать, я в таких переделках бывал, что некоторым и не снилось. Руку едва не потерял, два пальца до сих пор не сгибаются! Это, когда мы от ревунов улепетывали. Уж и не помню, где это было, рассеяли нас бабы на кучки, да по склону стали гнать… Не умели мы тогда еще толком-то воевать, не научились. По склону, помню, бежали, а склон огромный был, весь в волосатиковых норах. Чудом, можно сказать, уцелел, а другим двоим не повезло: то ли выдохлись, то ли ноги у них в норы попали — в общем, втоптали их ревуны в землю… А вот я все у тебя спросить хотел: ты, Ворчун, в Сморщенных лесах когда-нибудь воевал? А то рассказывают про них такое… Вранье это, про Сморщенные леса, разве можно было там воевать, там и ходить просто так опасно — все вокруг шевелится, аж холод по коже пробирает, — того и гляди нападет, даже земля под ногами и та, понимаешь, шевелится. Какая там может быть война, кто туда сунется? Сомневаюсь я в этом, поразвесили уши и слушают разное вранье…